— Значит, ты должен найти общий язык с Помпеем, а до
его приезда не очень раздражать своих сенаторов, — рассудительно сказала
Аврелия. — Завтра пошли своего друга Красса к Цицерону, пусть он расскажет
ему в общих чертах о заговоре. Консул сразу поймет, от кого пришел Красс. И в
любом случае твои интересы не пострадают.
Цезарь задумался, обдумывая, какие выгоды сулит ему это
предложение.
— Ты должен понимать, что катилинарии не смогут взять
Пренесте, — продолжала мать, — раз уж Цицерон знает об этом. Будь
осторожен, наш консул хитер, как раненый лис. Хотя и ты достаточно мудр.
Цезарь усмехнулся. Мать так редко хвалила его.
— Когда ты хвалила меня в последний раз,
помнишь? — спросил он, улыбаясь.
— А ты хотел бы, чтобы я расточала тебе похвалы, —
презрительно сказала Аврелия. — Ты не просто мой сын, я всегда помнила,
что в тебе кровь двух великих римских родов — Юлиев и Аврелиев. Подвиги и
доблесть твоих предков известны всему Риму. Ты обязан быть не просто
наследником их славы, а превзойти всех, всех Аврелиев и всех Юлиев, всех, кто
был в наших родах.
— Даже Гая Мария? — иронически спросил Цезарь.
— Даже его, — гордо вскинула голову мать и,
помолчав мгновение, тихо начала рассказывать. — Когда ты родился, Юпитер,
великий и всеблагой, грохотал в небесах, а на крышу нашего дома сел орел.
Прорицатели сказали мне тогда, что я родила необыкновенного римлянина, который
превзойдет своей славой Александра и Ганнибала. Как я тогда мучилась, страдала
во время родов. Едва тебя подняли, как я увидела твои широко раскрытые глаза,
словно ты уже понимал все происходящее вокруг. Стоявшие рядом женщины
закричали, им не приходилось видеть такого. И при этом ты молчал. Это было так
страшно, что я крикнула: «Почему он не плачет?» Меня успокоила твоя тетка.
«Сейчас он заплачет», — сказала она и перевернула тебя. И тогда ты
заплакал. Но этот твой взгляд при рождении, твое сморщенное личико с открытыми
глазами остались в моей памяти навсегда. Ты рожден для великих дел,
Цезарь, — закончила Аврелия, — и я верю в тебя.
Сын улыбнулся. Политик уступил место женщине, а женщина
стала матерью, для которой нет в этом мире ничего важнее ее собственного чада.
— А предупредить Катилину тоже нужно, — внезапно
сказала Аврелия, и Цезарь подивился ее мгновенному переходу, — иначе его
безумные последователи безрассудно полезут на стены Пренесте, и тогда погибнут
тысячи невиновных римлян в угоду Цицерону и Катилине.
— Я об этом уже подумал, — кивнул Цезарь, — я
пошлю гонцов к Катилине, как только встану из-за стола.
— Сделай это быстрее, — требовательно сказала
мать. — И зайди сегодня к этой блуднице Семпронии.
— К ней? Зачем? — изумлению Цезаря не было
границ. — Откуда ты ее знаешь?
— Ее знает весь город. Она и Клодия — первые распутницы
в Риме, — покачала головой мать, — но ты должен пойти к ней. У
Семпронии лежит раненый Вибий Аврелий. Он из нашего рода Аврелиев, и ему не
пристало быть в таком обществе. Его отец, Аврелий Антистий, отрекся от него и
не придет к тебе, но я прошу тебя забрать его от нее и привести в наш дом.
Потомок Аврелиев не может жить в доме блудницы.
— Ты думаешь, он захочет покинуть ее дом? —
недоверчиво спросил Цезарь.
— Значит, ты его уговоришь, — улыбнулась
Аврелия, — я думаю, что верховный жрец должен заботиться о нравственности
в Риме, хоть иногда.
Цезарь рассмеялся, поняв намек матери.
Едва окончив завтракать, Цезарь приказал позвать Никофема и
после короткого разговора отправил его в дом Катилины. Никофем послушно
бросился исполнять поручение своего патрона. Получив известие о том, что
попытка авантюры в Пренесте раскрыта, Катилина вначале не поверил и едва не
убил Никофема, посчитав того лазутчиком Цицерона. Но, успокоившись, понял,
какой шанс для спасения им предоставил Цезарь. Через полчаса из дома Катилины
выехал всадник, спешивший к Капенским воротам.
Именно в эти мгновения Цезарь входил в дом Красса и
обдумывал предстоящий разговор. Хозяин дома встретил его в перистиле, куда
выходили почти все комнаты его огромного дома. Дом Красса, самого богатого
человека в Риме, ничуть не уступал дому Лукулла. Мощные колонны в перистиле
покоились на каменном основании — стилобате, завершались сверху искусно
отделанным антамблементом, соединительными балками между камнями. Колонны были
украшены резьбой, изображавшей сцены римской и греческой мифологии. В эдикулах,
обрамленных колоннами, стояли статуи греческих мастеров. В саду перистиля было
разбито несколько фонтанов, которые считались для римлян чрезвычайной роскошью.
Право на проведение воды в собственный дом не могли получить даже самые знатные
римляне, так как вода и водопроводы считались общественным достоянием, и
архитекторам Красса пришлось создать хитроумную систему акведуков, скрытую
зеленью и деревьями, протянув ее с самого конца города, что обошлось хозяину
дома в огромную сумму.
Казалось, колонны росли прямо в саду, настолько незаметными
были их каменные основания, скрытые экзотическими кустами цветов, завезенных в
сад из разных концов Внутреннего моря.
[112]
Цезарь приветливо улыбнулся Крассу, когда тот вышел к нему в
одной тунике.
— Во имя великих богов! — воскликнул удивленный
хозяин. — Что случилось?
— Катилина собирается захватить сегодня вечером
Пренесте, — вместо приветствия сказал Цезарь.
Красс изумленно посмотрел на своего гостя:
— Он собирается начать войну?
— Его люди готовились захватить сегодня Пренесте, но об
этом узнал Цицерон, — продолжал Цезарь, — крепость наверняка уже
сильно укреплена, и если катилинарии сунутся туда, их постигнет неудача.
— Так, — задумался Красс, — что ты решил
предпринять?
— Я на всякий случай предупредил Катилину, чтобы они не
осмелились брать крепость. Тебе быстро нужно найти двух-трех сенаторов,
желательно из самых знатных семей, например, Сципиона и Марцелла, и пойти к Цицерону.
— Мне к этому болтуну? — недоверчиво спросил
Красс.
— И не просто пойти, а взять с собой письмо, которое
ты, якобы, получил от друзей. В нем тебя предупреждают о готовящемся заговоре.
Нужно показать нашу лояльность не только перед сенатом, но и перед всем римским
народом, дабы имена катилинариев не ставились рядом с нашими именами на
судебных табличках осужденных к изгнанию.
Красс все понял. Он задумался, медленно просчитывая все
варианты такого предложения. Цезарь терпеливо ждал. Наконец, Марк Красс кивнул
головой, соглашаясь.
Вечером этого длинного дня у крепостных стен Пренесте не
появился ни один воин с оружием в руках. Ночь прошла тихо, несмотря на боевое
дежурство всех четырех римских когорт. Наступили ноябрьские календы этого
затянувшегося года.
