Цезарь, возвратившийся домой и узнавший о готовящемся
нападении, также не спал. Он беспокойно ходил по таблину, решая, как поступит
консул в данной ситуации.
Оснований для опасений было более чем достаточно. Среди
катилинариев наверняка окажутся и те, кто охотно подтвердит причастность Цезаря
и Красса к готовящемуся заговору. А это будет концом его политической карьеры
даже в том случае, если его оправдает римский суд. Кроме всего прочего, Цезарь
не желал быстрой победы Цицерона точно так же, как совсем недавно не желал
победы Катилины на выборах. Во все времена третья сторона, ищущая своей выгоды,
благоразумно отступает, предпочитая наблюдать, как две другие истощают себя в
ожесточенной борьбе.
Еще не пропели первые петухи, как Цицерон принял решение. Он
решил предоставить возможность заговорщикам для активных действий. Их кровавое
наступление даст удобный повод для расправы с катилинариями внутри «Вечного
города», решил консул. В угоду своим честолюбивым планам и для окончательной
расправы со своими противниками Цицерон готов был рискнуть хорошо укрепленной
крепостью и тысячами жизней мирных граждан Пренесте. Очевидно, большая политика
не всегда основана на сострадании и милосердии к собственному народу.
По его специальному приказу четыре когорты легионеров в
полной боевой выкладке, в доспехах, с оружием в руках, под предводительством
войскового трибуна Гая Фульвия вышли на Тибуртинскую дорогу и, сумев совершить
обходный маневр, оказались в Пренесте еще до того, как солнце раскалилось в
зените своего могущества над этим многострадальным городом.
Расположенный в долине Тибра, Пренесте был основан еще в
VIII веке до н. э. Небольшой латинский городок много раз подвергался
испытаниям, выдерживая изнурительные осады и многочисленные войны. Стоявший на
стратегически выгодной позиции относительно Рима, городок притягивал к себе
многочисленных врагов и соперников «Вечного города».
Но самое страшное испытание для Пренесте было еще впереди.
Именно здесь девятнадцать лет назад нашли свое последнее убежище сторонники Гая
Мария, возглавляемые его сыном. Сулла стянул тогда к Риму огромную армию,
намереваясь навсегда покончить с марианцами. Но на помощь Марию Младшему
выступила союзная армия самнитов и луканов под руководством Понтия Телезина и
Марка Лампония. Ожесточенное сражение у стен «Вечного города» завершилось
победой сулланцев. А сулланский легат Квинт Лукреций Офелла взял приступом
Пренесте несколько дней спустя. Марий Младший покончил жизнь самоубийством, его
сторонники и друзья были перебиты. Но это не остановило гнева сулланцев. Сам
Корнелий Сулла прибыл в город, дабы показать всей Италии, как оптиматы
расправляются с непокорными. Прибыв в город, великий диктатор остановился в
доме Генуция Вибулана, старого ветерана, разделившего с ним африканскую
кампанию.
По приказу Суллы началось массовое истребление жителей
города. Диктатор приказал перебить все мужское население Пренесте, включая малолетних
детей. Двенадцать тысяч жителей города были истреблены в течение трех дней.
Единственный, кому Сулла даровал жизнь, был Генуций Вибулан.
Однако история римской цивилизации показала нам не только
неслыханные образцы жестокости и злодейства, но и невероятные примеры высоты
человеческого духа, его благородства. Мужественный ветеран отказался принять
такой дар от тирана и убийцы и добровольно пошел на казнь. Вибулан заявил, что
не хочет быть благодарным палачу родного города. Он скрыл свое имя, постаравшись
затеряться среди осужденных. Узнав о его смерти, грозный диктатор молчал весь
день и лишь к вечеру мрачно заметил: «Этот ветеран был настоящим римлянином».
Может быть, на таких безвестных римских Вибуланах и держалась вся блистательная
мощь Рима и римского оружия. Год 673-й со дня основания Рима, год консульства
Марка Туллия Лекулы и Гнея Корнелия Долабеллы, стал самым кровавым годом в
истории Пренесте. Даже Луций Офелла, завоевавший для Суллы важную крепость, был
убит по приказу диктатора, когда, возомнив себя великим полководцем, он
осмелился выставить свою кандидатуру в консулы без согласия Суллы. Еще через
три года в ужасных мучениях умер и сам Сулла.
Но как на теле человека постепенно зарубцовываются раны,
оставляя лишь мрачные шрамы, словно неприятные воспоминания о прошлом, так и
город постепенно сращивал свои шрамы, затягивал раны, оставляя лишь в памяти
ужасы прошлых лет. В год 691-й со дня основания Рима население города
насчитывало уже более двадцати тысяч человек. Восстановленные крепостные стены
охраняло всего лишь три манипулы легионеров и около пятидесяти всадников, итого
немногим более четырехсот человек. Столь малая численность крепостной стражи
объяснялась близостью к Риму и перенесением боевых действий далеко за пределы
Италии. Стража, состоявшая в основном из ветеранов азиатских походов Лукулла,
выполняла не столь обременительные обязанности по охране города.
Цезарь, хорошо знавший состояние крепостных стен Пренесте,
был убежден, что заговорщикам не удастся овладеть крепостью, если Цицерон
пошлет хоть две когорты легионеров. Верховный понтифик в эту ночь так и не
сомкнул глаз.
Ранним утром, когда он уже завтракал в триклинии, к нему
неожиданно вошла его мать. Он искренне обрадовался ее приходу, приказав рабам
снова подать завтрак. От Аврелии не укрылось тревожное состояние сына, его
осунувшееся лицо.
— Тебя что-то беспокоит? — спросила она, когда они
остались одни.
— Да, — честно ответил сын, который был полностью
искренним лишь со своей матерью, — сегодня вечером Катилина попытается
захватить Пренесте.
Аврелия не удивилась.
— Цицерон знает об этом? — спросила она
полувопросительно-полуутвердительно.
— Со вчерашнего дня.
— Тогда пусть великие боги смилостивятся над этим
безумцем Катилиной. Если о его дерзких планах узнают даже его враги, он никогда
ничего не добьется, — убежденно сказала Аврелия.
— Но зато многого добьется Цицерон, — тихо
парировал сын, вглядываясь в мать.
Даже Аврелия не могла выдержать этого пронзительного живого
взгляда и первой отводила глаза. Но она все поняла без слов.
— Оптиматы могут использовать это в своих
интересах, — тихо сказала Аврелия, закусив нижнюю губу.
«Политик взял в ней власть над женщиной», — подумал
Цезарь.
— И тогда, разгромив катилинариев, они обратят свою
ненависть на популяров, — начала размышлять вслух Аврелия, — и тогда
вы станете их главными соперниками.
— Не получится, — покачал головой Цезарь, —
пока не получится. У них нет Суллы, нет Помпея, а Цицерон, Катул, Агенобарб —
это скорее политики, блистающие в сенате, чем полководцы, выигрывающие сражения
на поле битвы. Только Катон представляет опасность, но и он не стратег.
— А Лукулл, — напомнила мать, — ты вчера был
у него в доме. Ты убежден, что он не поддержит оптиматов?
— Он слишком любит жизнь, чтобы рисковать своими
наслаждениями даже во имя республики.
