— Опять этот негодяй собирается предлагать свои
законы, — зло прошипел Агенобарб.
— На этот раз он приготовил что-то очень
серьезное, — взволнованно сказал Цицерон, — не напрасно Цезарь вызвал
Помпея на сегодняшнее заседание.
С ростральной трибуны Клодий говорил о завещании египетского
царя Птолемея XII Авлета. Это вызвало удивление многих, так как народные
трибуны, как правило, не вмешивались в международные дела.
— Для чего нам нужно знать о завещании этого
египетского царя? — довольно громко спросил Марк Марцелл.
Несмотря на глухой шум, Клодий его услышал.
— Пусть мне разрешат закончить, — крикнул он,
снова продолжая говорить.
— Он что-то задумал, — тревожно прошептал Цицерон,
сидевший между Катоном и Агенобарбом.
И, наконец, Клодий, завершая свою речь о наследстве царя,
сказал:
— Кроме всех остальных владений, остался Кипр, который,
по завещанию царя, отошел к нам.
— Ты хочешь забрать его себе? — спросил Лукулл под
смех присутствующих.
— Нет, — Клодий не принимал юмора во время
обсуждения законов, — запутанных дел на Кипре очень много, и нужен честный
и неподкупный человек для их разрешения.
— Это, конечно, Красс, — снова крикнул Лукулл,
вызывая еще больший смех. Все знали о корыстолюбии консуляра.
Красс, шумно поднявшись, пошел к выходу, презрительно
отворачиваясь от Лукулла. Выходя, он обернулся, и Цицерон с растущей тревогой
увидел злорадную улыбку на его лице.
«Что они задумали?»— с нарастающим страхом подумал он.
— Единственный человек, — продолжал Клодий, —
в чьей честности и порядочности мы никогда не сомневались, — это сидящий
здесь сенатор Марк Порций Катон.
— Господи, — ахнул Цицерон, — вот что они
придумали.
Все замерли, переглядываясь друг с другом. Оптиматы не могли
отказаться, так как всем была известна суровая добродетель Катона. Но
отправлять его на Кипр означало лишиться признанного вождя. Это понимали все.
— Клянусь Юпитером-громовержцем, это Цезарь придумал
такое поручение, — закричал пришедший в себя Агенобарб.
Все зашумели одновременно.
— Даже если он, — закричал в ответ Клодий, —
разве Катон недостаточно честен для такого поручения? Или уже личные интересы,
Агенобарб, для тебя выше интересов Рима?
Агенобарб не ответил, продолжая негромко ругаться.
— На Кипре нужно будет конфисковать крупные суммы в
пользу римской казны, — говорил Клодий. — Неужели величие Рима не
стоит такой заботы Катона? Или он считает, что не справится с подобным
поручением?
Катон вспыхнул, резко вставая.
— Я готов без обсуждения выехать на Кипр
немедленно, — гневно сказал он, — и не тебе, Клодий, учить меня любви
к Риму и его величию.
«Какой глупец», — огорченно подумал Цицерон.
— Хорошо, — сразу согласился Клодий, — но это
только первое мое предложение. Второй закон, который я предлагаю
принять, — это «лишение воды и огня»
[171]
римских
магистратов, виновных в незаконных казнях римлян.
Все замолчали, поворачиваясь к Цицерону. Услышав слова
Клодия, он замер, выпрямившись, но не пытаясь произнести ни слова.
— Это позор, — гневно сказал Катон.
В ответ никто не проронил ни слова.
— И, наконец, проект еще одного закона, —
окончательно осмелел Клодий. — Мы уже однажды ошиблись, приняв закон о
консулах с выделением им пастбищ для скота. Хорошо еще, что потом мы исправили
эту ошибку, — Клодий уже откровенно издевался над сенаторами, —
теперь великий римский сенат должен принять мудрое решение. Я предлагаю
выделить избранным консулам — Кальпурнию Пизону и Авлу Габинию — провинции
Македонию и Киликию.
«Он подкупает их, — понял огорченно Цицерон, —
кажется, Цезарь учел все варианты».
Клодий, сошедший с трибуны, уже шел к своему месту среди
народных трибунов, когда поднялся Сципион.
— Мне непонятно одно — почему Клодий так заботится о
наших консулах? Откуда такая предусмотрительность, столь несвойственная тебе,
Клодий?
— Он думает об интересах народа, — гневно закричал
трибун Фуфий Кален.
— Точнее, об интересах плебса, — поправил его
Лукулл.
Снова закричали все разом, и заседание опять превратилось в
неуправляемое сборище орущих римлян. Спустя некоторое время пришлось прервать
заседание.
Собравшаяся у курии толпа, уже знавшая о предложениях
Клодия, громко скандировала, требуя отставки и изгнания Цицерона. Домой он
возвращался под охраной легионеров городского префекта.
Весь вечер и всю ночь Цицерон провел в одиночестве,
размышляя о трудном положении, в которое попал.
Ранним утром он вышел из дому, одетый в темную одежду и
небритый. У дома его уже ждали несколько сторонников, друзей и клиентов, среди
которых были сын Красса Публий и Аттик Помпоний. Как и все политические
деятели, Цицерон любил преувеличенный интерес к своей особе. Как эмоциональный
человек, он легко впадал в крайность, считая, что его траур вызовет почти
национальную трагедию в Риме.
Несколько дней он ходил по улицам, сопровождаемый растущей
толпой поклонников. Некоторые призывали к насильственному устранению Клодия из
города. Кое-где произошли свалки. Одному из его сторонников — Милону — чуть не
сломали руку. Другого — Элия Ламию — новый консул Габиний приказал вообще
выслать из города за организацию беспорядков.
Цицерон окончательно пал духом. Он понимал: достаточно
народному собранию принять закон, и Клодий, не дожидаясь утверждения сената,
передаст дело в суд. И однажды ночью он пришел к Цезарю.
Юлий принял его сразу, словно ждал этого визита. Как
радушный хозяин, он велел накрыть стол в триклинии, а пока в ожидании ужина они
сидели в атрии.
— Я пришел, Цезарь, посоветоваться с тобой, —
осторожно начал Цицерон.
— В моем доме ты желанный гость, Цицерон, —
радушно улыбнулся Цезарь, — мне всегда приятно с тобой разговаривать.
— Великие боги дали тебе разум, равный величию твоей
семьи, Юлий, — мрачно сказал Цицерон, — но сегодня мне хотелось бы
узнать у тебя только одно — что мне дальше делать, Цезарь?
— Ты имеешь в виду новый закон Клодия? — Цезарь
решил не играть, понимая, что его собеседник все отлично сознает.
— Конечно, — вздохнул Цицерон, — новый закон
Клодия направлен против меня. Может быть, ты что-нибудь посоветуешь, Гай Юлий?
Цезарь сдержал усмешку. Он наклонился к Цицерону и, сделав
озабоченное лицо, с трудом сдерживая смех, произнес:
