Человек, сидевший напротив, в пыльной серой кольчуге с видавшим виды ничем не украшенным мечом, по сравнению с первым выглядел бесцветно. К его коротко остриженным каштановым волосам хорошо шла небольшая бородка, скрывавшая сильную нижнюю челюсть.
Менестрель закончил песню под звон бросаемых ему монет и оглядел слушателей — наполовину дерзко, наполовину настороженно.
— Вот так, господа мои, — провозгласил он, одним глазом посматривая на добычу, а другим на дверь, — Зенги, князь Васита, поднялся со своими мамелюками на лодках вверх по Тигру, чтобы помочь султану Мухаммеду, стоявшему лагерем под стенами Багдада. И когда калиф увидел знамена Зенги, он сказал: «Вот теперь поднялся против меня молодой лев, который победил для меня ибн-Садаку; откройте ворота, друзья, и отдайтесь на его милость, так как здесь нет никого, кто мог бы противостоять ему». И это сделали, и султан отдал Зенги всю землю эль-Джезиры.
Золото и власть он тратил без счета. Он добился, чтобы Мосул, его столица, который он нашел в руинах, расцвел, как роза в оазисе. Цари дрожали перед ним, но бедняки радовались, так как он оградил их от меча. Те, кто служит ему, смотрят на него как на Бога. Говорят о нем, что он дал рабу на сохранение отруби и в течение года не спрашивал о них. А когда спросил, раб отдал ему отруби прямо в руки, завернутые в салфетку. И за такое усердие Зенги доверил ему управлять замком. Потому что, хотя атабегу служить и нелегко, он справедлив к истинно преданным.
Рыцарь в сияющих доспехах бросил менестрелю монету.
— Ты хорошо пел, язычник! — воскликнул он резким голосом, странно произнося норманнско-французские слова. — А знаешь ли ты песню о разграблении Эдессы?
— Да, господин мой, — ухмыльнулся менестрель, — и с позволения вашей милости попробую спеть ее.
— Прежде твоя голова покатится по полу, — внезапно с угрозой произнес другой рыцарь. — Достаточно, что ты восхваляешь собаку Зенги прямо нам в лицо. Никто в моем присутствии — и под христианской крышей — не будет петь о бойне в Эдессе.
Менестрель побледнел и попятился назад, потому что холодные серые глаза франка смотрели с явной угрозой. Рыцарь в разукрашенных доспехах взглянул на говорившего — с любопытством, но без возмущения.
— Ты, друг, говоришь как человек, кому тяжело слышать об этом, — сказал он.
Тот мрачно взглянул на говорившего, но ответил лишь легким пожатием могучих плеч и вернулся к еде.
— Погоди, — упорствовал второй, — я не хотел задеть тебя. Я недавно появился в этих краях; я сэр Роджер д'Ибелин, вассал короля Иерусалимского. Я воевал с Зенги на юге, когда Болдуин и Анар Дамаскский составили союз против него, и лишь хотел узнать подробности о взятии Эдессы. Бог свидетель, лишь немногим христианам удалось спастись, чтобы рассказать о нем.
— Прошу простить мою кажущуюся неучтивость, — ответил другой. — Я — Майлз дю Курсей и состою на службе у принца Антиохии. Я был в Эдессе, когда она пала.
Зенги пришел из Мосула и опустошил Диар Бекр, отвоевав у сельджуков город за городом. Граф Жослен де Куртеней умер, и власть оказалась в руках этого бездельника Жослена II. Поздней осенью Зенги осадил Амид, и граф встрепенулся — но лишь для того, чтобы со всеми своими домочадцами отправиться в Тюрбессель.
Нас оставили в Эдессе, поручив город попечению жирных армянских купцов, которые держались за свои мешки с деньгами и, дрожа в страхе перед Зенги, были неспособны преодолеть свою свинскую жадность настолько, чтобы оплачивать наемников, оставленных Жосленом для защиты города.
Ну, как всем известно, стоило Зенги узнать, что этот недоумок Жослен бежал из Эдессы, как он оставил Амид и пошел на нас. Он подвел к стенам города осадные машины и круглые сутки атаковал ворота и башни, которые никогда бы не пали, имей мы достаточно людей, чтобы оборонять их.
Но наши жалкие наемники повели себя неплохо, надо отдать им должное. Никто из нас не знал покоя; днем и ночью скрипели баллисты, камни и тараны крушили башни, тучи стрел затмевали солнце, а дьяволы Зенги с пением лезли на стены.
Мы отбивали их атаки, пока у нас не поломались мечи, наши кольчуги превратились в кровавые лохмотья, а руки от усталости уже не могли держать оружие. В течение месяца мы держали осаду, ожидая графа Жослена, но тот так и не пришел.
И вот утром 23 декабря тараны и другие машины наконец пробили большую дыру во внешней стене, и мусульмане хлынули в нее, словно река, прорвавшая дамбу. Защитники гибли во множестве, но никакая человеческая сила не смогла бы остановить этот поток. В город ворвались верховые мамелюки, и началась настоящая бойня. Турецкие сабли не знали пощады. Священники умирали в алтарях, женщины в двориках своих домов, дети во время игры. Тела загромождали улицы, в канавах текли потоки крови, и мимо этого всего, подобно призраку Смерти, на черном жеребце ехал Зенги.
— Однако тебе удалось уйти?
Холодные серые глаза сделались мрачнее.
— У меня был небольшой отряд конников. Когда турецкая булава выбила меня из седла, они подобрали меня и поскакали к западным воротам. Большинство их погибло на извилистых улочках, но оставшиеся в живых доставили меня в безопасное место. Когда я пришел в себя, город остался далеко позади.
Но я поскакал обратно. — Говоривший, видимо, забыл о слушателях. Его глаза смотрели в даль, а бородатый подбородок опирался на кулак в латной перчатке. Казалось, он говорил сам с собой. — Да, я снова очутился в этой адской пасти. Среди разбросанных тел я нашел умирающего слугу, и перед смертью он сказал мне, что та, за которой я вернулся, погибла, сраженная ятаганом мамелюка.
Он встряхнул плечами и пробудился от горьких воспоминаний. Его взгляд снова стал холодным и жестким, а голос — резким.
— Я слышал, что за два года в Эдессе произошли большие перемены. Зенги восстановил стены и сделал город одним из своих самых надежных оплотов. Наша власть в этой стране рушится. Зенги нужна лишь небольшая помощь, чтобы хлынуть в Европу и уничтожить там все остатки христианства.
— Эта помощь может прийти с севера, — пробормотал бородатый рыцарь. — Я был в свите баронов, которые сопровождали Иоанна Комнина, когда Зенги перехитрил его. Император вовсе не питает к нам любви.
— Ба! Он, по крайней мере, христианин, — рассмеялся тот, кто назвался д'Ибелином, запуская пальцы в свои густые золотистые волосы.
Холодные глаза дю Курсея сузились, остановившись на тяжелом золотом перстне необычного вида на его пальце, однако он промолчал.
Не обращая внимания на пристальный взгляд норманна, д'Ибелин поднялся и бросил на стол монету. Мимоходом попрощавшись с гуляками, он вышел из таверны, гремя доспехами. Было слышно, как он нетерпеливо требует подать ему лошадь.
Сэр Майлз дю Курсей также встал, взял шлем со щитом и последовал за ним.
Человек, назвавшийся д'Ибелином, проехал, вероятно, полмили, и оставшийся позади него замок на холме превратился в неясный силуэт, на котором горело несколько ярких точек, когда топот копыт заставил его обернуться. Он гортанно выругался — не по-французски. В вечернем сумраке он различил фигуру своего недавнего компаньона и взялся за рукоять меча. Дю Курсей остановился рядом с ним и сказал:
