– Не надо ему в Индию, – вставила бабушка. – А вот летом в Сочи, на Черное море, можно было бы… И правда, Миш, все сидишь здесь и сидишь…
Миша загадочно улыбнулся.
– Погодите еще, – сказал он. – Надо сначала все здешние ресурсы использовать.
Папа многозначительно присвистнул и махнул на Мишу рукой, показывая, что дальше переубеждать его не станет. Бабушка тоже покачала головой: сомнительные «ресурсы» ее явно не убедили. Но в чем бабушка была похожа с сыном, так это в том, что переубедить их обоих казалось совершенно невозможным. Как втемяшится что-то в голову, так будут стоять на своем до последнего. Все знали: пока Миша сам не надумает сдвинуться с места, никакими доводами его не выманишь из старой доброй Истры.
– Сашка, ну что, выгуляешь отца перед отъездом? – Папа вылез из-за стола. – Надо хоть расхваленным чистым воздухом подышать. И ноги размять.
– Идите, идите. – Бабушка стала собирать тарелки. – Хоть поговорите нормально перед разлукой. А то знаю я вас, москвичей, гоняетесь невесть за чем целыми днями: все дела-дела, а на разговоры по душам времени и не хватает…
И Саша подумала, насколько же бабушка права. Вроде родители все время рядом. Но папы по утрам и вечерам не видно из-за газеты, лишь макушка торчит. А диалоги он ведет в основном с телевизором. Спорит с ним, возмущается, будто за экраном до него есть дело. А на родную дочь может и вовсе не кинуть взгляд. Иногда Саша даже думала, что запросто сумеет поменяться местами с Полетаевой. И вот Людка преспокойно заявится к ним, как к себе домой: сможет поужинать, лечь спать, позавтракать и утопать в школу – а подмену так и не обнаружат!
Теперь у Саши появилась возможность побыть с папой наедине и, вероятно, потихоньку вытянуть из него какие-то подробности о мамином темном прошлом. Кто знает, может, откормленный и надышавшийся свежим воздухом папа потеряет бдительность и выпустит наружу хоть хвостик длинной тайны. Саша вышла со двора, как взрослая подхватила папу под руку, и они захрустели снегом, потопали вперед, чтобы подмять под себя Истру. Саша тихонько косилась на отца, но видела лишь поднятый воротник дубленки и испещренный короткими толстыми волосками подбородок: по случаю выходного дня папа не брился.
– Па-а-п, – протянула она. – Расскажи, а какой ты был в Мишином возрасте?
Папин подбородок опустился, над ним вырос нос, а потом и глаза с интересом уставились на дочь.
– Почему это ты вдруг интересуешься?
Саша затаилась, не стала отвечать и уже видела, как папин рот размяк, потек в полуулыбке. Он что-то вспоминал, становясь вновь юным и полным радужных надежд.
– Я не сидел, как Мишка, возле маминой юбки! – говорил он. – Меня все время тянуло узнавать новое, мчаться вперед без остановки. Я то время вспоминаю как постоянный бег. Будто несся навстречу жизни, без тормозов, не зная правил – такой счастливый дурак!
Саша робко хихикнула.
– Такой ты был, когда встретил маму? – спросила она. – И чем она тебе понравилась?
Папа снова задумался, будто вычищая из памяти прожитые вместе с мамой годы. Чтобы вновь увидеть ее такой, какой она была много лет назад.
– Она была загадочной, – сказал наконец он. – Наверно, за этой тайной я и погнался тогда, с жаждой понять что-то новое…
Тут Саше стало совсем интересно.
– А в чем была ее загадка? – выпалила она.
Папа открыл было рот, а потом, словно возвращаясь из далеких воспоминаний, серьезно взглянул на дочь.
– А я до сих пор ее не разгадал! – И тут он вдруг задорно подмигнул.
И Саша не могла понять: то ли папа шутит всерьез, то ли просто-напросто ловко увильнул от ответа и сам обрадовался, что вовремя смог прикусить себе язык.
– И ты сразу в нее влюбился? – ходила вокруг да около Саша.
– Без памяти! – кивнул папа.
– А она в тебя?
– Пришлось постараться, – ответил папа. – Но чем больше в женщину вложено сил и терпения, тем качественнее и долгосрочнее результат. Так ведь? Юная дама?
Саша даже замешкалась: во-первых, от неожиданного обращения «юная дама», а во-вторых, от того, как быстро папа снова сменил тон. Теперь шутливость и прагматизм повелевали той трогательной искренностью, которую дочь шевельнула в отце.
– Откуда я знаю, – фыркнула Саша. – Нет у меня долгосрочных результатов.
– И это правильно! – спохватился отец. – Не надо нам пока никаких результатов!
Папа выхватил свою руку и обнял Сашу за плечи, прижал к себе и уткнулся колючим подбородком прямо в макушку. Так что упругие волоски щекотали даже через вязаную шапку.
– Смотри, скоро меня перерастешь, – шутил он.
– Не-е, – все еще дулась Саша.
Но когда отец стоял вот так рядом и обнимал ее, вонзая свою щетину в ее макушку, Саша не могла на него сердиться. Ей было очень тепло и радостно где-то внутри, вот только почему-то немного хотелось плакать. Как в детстве, когда папа брал ее на руки, если Саша сильно ушибалась, обдирала локти или коленки. И те слезы казались сейчас сладкими, а не солеными. Вдруг отец отстранился. Начал озираться по сторонам, пытаясь понять, куда же они забрели. Улочки разбегались в разные стороны: узкие, щербатые, снежные.
– Сашка, сколько времени? – Папа всерьез заволновался.
А над Истрой уже стелились сумерки; окутывая купола монастыря, они ложились на колючий лес, стекали в овраг и потихоньку крались между городскими домами. Саша по привычке задрала рукав над левой кистью. Запястье было свободно.
– Ах, да! У меня же часы сломались! – воскликнула Саша. – Не знаю, сколько натикало.
– Когда сломались? – нахмурился папа. – Уронила или стукнула?
– Недавно. Сами по себе сломались, – оправдывалась Саша. – Остановились и все тут.
Папа недоверчиво покачал головой.
– Ладно, купим тебе новые. – Он усмехнулся. – А пока будь счастливой!
– Что? – удивилась Саша.
– Счастливые часов не наблюдают, – пояснил папа. – А вот мне уже пора: мама в Москве заждалась. Поворачиваем к дому.
И они свернули с пути. Обратная дорога показалась Саше совсем короткой: хоть бы чуть-чуть ее растянуть. Чтобы успеть сказать что-то важное. Но что именно, Саша точно не знала. Слова вертелись на языке, но будто примерзли к нему: никак не хотели соскакивать. Да и папа больше ни о чем не спрашивал, ничего не рассказывал. И взгляд его будто был устремлен куда-то внутрь. Папа строил какие-то планы, быть может – решал, по какой дороге ехать в Москву – по Волоколамке или по Риге. Или же вспоминал список продуктов, которые мама заказала ему купить. Вот только Саши в этих мыслях уже не было. Не было там и пылкой юности, загадочности, шутливого задора. И Саше снова стало очень-очень грустно…
Сразу после прогулки папа уехал в Москву. Поскреб на прощанье Сашу колючками по щеке, приобнял и, кажется, даже хотел что-то сказать или спросить. Застыл перед дочерью, вглядываясь в лицо, а потом махнул рукой и запрыгнул в машину. Ему никогда не давались разговоры по душам. Иногда казалось, что вся жизнь для него – лишь чья-то длинная шутка. Саша смотрела вслед отъезжающему автомобилю и ничуточки не жалела, что отправила родителей в Индию одних.
