– Что?
– Сними брюки.
– Прямо тут? Какого черта, приятель!
– Как знаешь.
Я закрыл окно и отошел от него.
Снизу понеслись вопли. Я досчитал до десяти и вернулся к окну.
– Ладно, – сказал он. – Хорошо. Твоя взяла. Идет?
Он расстегнул ширинку и позволил брюкам упасть до лодыжек, выставив напоказ старые, камуфляжной раскраски трусы. Ноги Эрика оказались безволосыми и – впрочем, с такого расстояния сказать что-нибудь наверняка было трудно – испещренными, как мне показалось, крошечными черными пятнышками.
– А теперь открой гребаную дверь, – крикнул он.
Я опустил окно, сошел вниз. Эрик, мыкавшийся взад-вперед по веранде, натягивая на себя одежду, вскрикнул от неожиданности, когда дверь, так и оставленная мной на цепочке, приоткрылась.
– Какого хера, чувак? – Он ударил ногой по косяку. – Ты же сказал, что впустишь меня.
– Ничего подобного я не говорил.
Теперь он смотрел на меня с ненавистью.
– Мудак ты ебаный, понял?
Я начал неторопливо закрывать дверь.
– Погоди.
Молчание.
– Извинись, – сказал я.
Молчание.
– Я извиняюсь, – сказал он.
– Теперь говори, что хотел, и оставь меня в покое.
Нижняя челюсть Эрика выпятилась – он старался взять себя в руки.
– Ладно… Ладно, послушай. Я все обдумал. И хочу договориться с тобой. – Он помолчал. – Идет?
– У меня пока не сложилось никакого мнения. Ты еще ничего не сказал.
– Ладно, хорошо. Я как раз к этому и подхожу. Значит, так. Я долго обо всем думал. Я уже говорил тебе, дом мне не нужен. Хочешь, бери его себе, мне все едино.
– Дом и так уже мой, Эрик. И получать его от тебя мне не нужно.
– Я знаю. Ладно, знаю. Но… я вот о чем. Я хочу сказать, меня это устраивает. Дом мне не нужен. Я даже просить его обратно не собираюсь.
– Замечательно.
– Хорошо. Так. Но если ты получаешь дом, то я тоже должен что-нибудь получить. Что честно, то честно, верно?
Я не ответил.
– Верно?
– Так чего ты хочешь, Эрик?
– Значит, ты получаешь дом, и, не забывай, большой дом, с тоннами всякого барахла. И будет только честно, если я получу деньги.
– Деньги.
Он кивнул.
– И желательно все сразу, – сказал я.
Он снова кивнул.
Тут уж я рассмеялся совершенно искренне:
– Ты спятил.
– Но это же справедливо, – сказал он.
– И как ты себе это представляешь?
– Ты получаешь дом. Он, типа, пару миллионов стоит. И все ее барахло. Книги. Я даже не знаю, сколько они стоят.
– Я не торгую книгами.
– Да, но ты сможешь их продать, если захочешь.
– Не захочу.
– Ну, это твое дело, – сказал он. – Твой выбор.
– Разумеется.
– Но, послушай, там же еще много чего есть, я точно знаю. Короче, тебе и так много чего достанется. Да и деньги тебе не так нужны, как мне. Или… послушай. Я согласен поделиться. Как насчет – ты слушаешь? Хорошо, значит, так. Скажем, я отдаю тебе половину.
– Ты отдаешь мне половину?
– Это совсем по-честному, – сказал он.
– Нет, не совсем. И рядом не лежало. Давай-ка договоримся сразу: ты ничего мне отдать не можешь. Деньги мои, Эрик. Такой у нас исходный пункт переговоров.
– И что? Я вообще ничего не получу? Ты это хочешь сказать – я ничего не получу?
– Кое-что она тебе оставила. В завещании. Ты его читал?
– Я не могу проделать всю эту чушь, которой она требует. Не могу, ты же знаешь.
– Ну тогда плохи твои дела.
– У меня же пониженная обучаемость.
– Да, ты говорил.
– Ну так помоги мне. Это ж нечестно, ты сам понимаешь.
– Она считала, что честно.
– Ты же и понятия об этом не имеешь, ведь так? – Произнес он эту фразу тоном самым усталым, лицо его соответственно обмякло. Сыграно было первостатейно. – Она обратила мою жизнь в ад.
– Порола, я так понимаю.
– Порола.
– Не верю.
– Она…
– А и поверил бы, так при чем тут я, дом, деньги?
– Я же остался без гроша, друг.
– Сочувствую.
– Для тебя это совсем ничего не значит?
– Это значит, что тебе не следовало сорить деньгами, которые ты от нее получал.
– Почему ты так со мной поступаешь? Что я тебе сделал?
– А как я с тобой поступаю, Эрик?
– Ты забираешь все.
– Я ничего не забираю. Она мне это оставила. И сказать по правде, то, что ты себе позволяешь, – являешься сюда и просишь подаяния – вообще ни в какие ворота не лезет.
– Я не понимаю, о чем ты, на хер, толкуешь.
– Ты же знаешь, что ты сделал.
– Нет, – ответил он. – Не знаю.
– Ладно, тогда это твоя проблема.
Молчание.
– Не замерзни смотри, – сказал я и начал закрывать дверь.
– Слушай, а как тебе пишется? – спросил он.
Я захлопнул дверь и запер ее на засов.
Как мне писалось? Да плохо, разумеется, – и в этот день, и в следующий. Я написал три страницы, изложив новый план диссертации, и как раз перечитывал их, когда зазвонил телефон. Я позволил ему отзвонить дюжину раз. Телефон умолк. Наступила недолгая тишина. Потом он зазвонил снова. Я закрыл компьютер, прошел на кухню.
– Алло?
Молчание.
Я положил трубку.
Вернулся по коридору в кабинет.
Телефон зазвонил опять.
Я возвратился на кухню.
– Эрик?
Молчание.
– Иди к черту, – сказал я и опять положил трубку.
После третьего раза я отсоединил телефон от сети.
Так оно и продолжалось в следующие несколько дней. Следует отдать должное его упорству: стоило мне включить телефон, как он начинал звонить. Трубку я снимал редко, а когда снимал, на другом конце линии молчали. Не знаю, чего он надеялся добиться, ведь даже если бы я не уложился с работой в срок, это ничего ему не дало бы. Думаю, им руководила злоба, и только.
