Господи, ну хватит уже на сегодня! Сколько можно?!
Тень как будто повисла в дальнем углу, а потом сказала:
— Марина Евгеньевна, это… я. Галя. Мне надо с вами
поговорить.
Марина растерялась. Федор рядом с ней хранил молчание.
— Галя, — повторила Марина зачем-то, — вы проходите,
пожалуйста. Сейчас я открою. Я… да-да, одну минуточку.
— Давайте лучше ко мне, — уверенно пригласил Федор,
распахнул свою дверь, зажег свет и сделал движение, как будто собирался внести
Галю внутрь на руках. Марина посмотрела подозрительно. — Если я вам буду
мешать, я схожу… в буфет.
Галя кивнула, колыхнулись черные пряди — ей было все равно,
пойдет Тучков Четвертый в буфет или не пойдет.
— Хотите чаю?
— Нет. Я ничего не хочу.
— Вы хотя бы садитесь.
— Да. Спасибо.
Она прошла в самый темный угол — деликатный Тучков зажег
торшер, а верхний, яркий свет зажигать не стал — и опустилась в кресло. Она
почему-то напоминала сломанную вещь.
— А кофе, Галочка? Хотите кофе? — Марине было ужасно ее
жалко.
— Или коньяк, — предложил Федор, — у меня есть.
И полез в стеклянный шкаф за бокалами.
— Марина Евгеньевна, — неожиданно сказала Галя. Голос тоже,
похоже, сломался, и она им плохо владела, — мне надо уехать. Сегодня или завтра
утром. Дайте мне денег, если у вас есть. Мне надо немного. На билет только.
— Господи, Галя, конечно, — засуетилась Марина, — я только
сбегаю в свой номер.
— У меня есть деньги, — перебил их Тучков и открыл коньяк.
Пробка как будто вздохнула. — Выпейте, Галя. И ни сегодня, ни завтра вы ни на
чем не уедете, поезд в Москву будет только в понедельник.
— Мне все равно, — заявила она. — Я не в Москву тогда. А
потом как-нибудь.
— А… зачем так срочно? Дождитесь поезда, и тогда…
— Завтра приедет его жена, — равнодушно сказала Галя. —
Забирать. Мне здесь не место. И денег у меня нет. Все деньги были у него в
чемодане. И пропали.
— Как пропали?! — поразилась Марина.
Санаторий гордился тем, что у них «никто не ворует». Об этом
сообщалось каждому отдыхающему, можно сказать, еще на станции.
— Пропали, — так же равнодушно проговорила Галя. — Мне
уехать надо, а не на что. За так не повезут. И ждать некогда. Дадите?
Федор Тучков выудил бумажник, открыл и положил перед ней,
рядом с рюмкой, кучку бумажек — довольно много.
— Спасибо, Марина Евгеньевна, — сказала Галя. Вряд ли она
видела Тучкова. — Я пошла.
— Нет, выпейте сначала! — Марина схватила ее за руку. Рука
была холодной и влажной. — Выпейте, выпейте.
Галя опрокинула в себя коньяк, поставила рюмку и опять
сказала:
— Спасибо. Мне больше ничего не нужно. Я… верну вам, Марина
Евгеньевна.
— Зачем он собирался в милицию? — вдруг жестко спросил
Тучков. — Вы знаете?
— Знаю.
Маринино сердце приостановилось, а потом пустилось в разгон
— все быстрее и быстрее.
— Зачем, Галя?
— Какое это теперь имеет значение?
— Имеет.
Она пожала плечами. Ей было все равно. Наверное, в голове у
нее тоже что-то сломалось.
— Он узнал того, которого Марина Евгеньевна нашла. Он из
Ярославля родом, Вадик, а тот был какой-то главный ярославский бандит. Он все
вспоминал, вспоминал, а потом вспомнил и сказал — пойду в милицию. Менты небось
и не знают, какого тут большого человека в воду спихнули. Небось, когда узнают,
всем отделением свечки пойдут ставить за упокой души. Он был уверен, что тот не
сам утонул. Такие, говорит, сами не тонут. — Она помолчала, а потом добавила: —
Я тоже должна свечку поставить. За упокой души.
Федор Тучков мельком взглянул на Марину. У той глаза
налились слезами, губы водило из стороны в сторону — так жалко было несчастную
Галю!
Федор потрогал ее за плечо. Она обернулась и посмотрела на
него. Он отрицательно покачал головой, и Марина поняла — рыдать нельзя. Сочувствовать
можно, но только тихо, про себя.
У него работа — бывшее ее собственное «приключение», — он
должен ее делать, а она не должна ему мешать.
Она не станет мешать. Только Галю очень жалко.
Федор Тучков чем-то странно хрустнул, как будто сел на
стекло, и налил Гале еще коньяку. Марине некогда было разбираться, чем он там
хрустит. Чайник закипел, изрыгнул пар и выключился. Марина разложила в кружки
пакетики и залила кипятком — может, она выпьет, эта несчастная глупая девчонка,
у которой нет даже денег, чтобы вернуться в Москву.
— Спасибо, Марина Евгеньевна, — сказала та опять. — Больше
не у кого попросить. У вас лицо похоже на человеческое.
— Что случилось сегодня утром? Почему вы были так расстроены?
Почему не пошли с ним кататься на лошадях? Вы же хотели.
— Будь они прокляты, эти лошади, — равнодушно заметила Галя.
— Почему вы плакали?
— Я не помню. Разве я плакала? Я теперь, наверное, никогда
не заплачу.
— Вы плакали. Вы попались нам навстречу, все лицо у вас было
в слезах.
Генерал Тучков говорил как-то очень жестко, неуместно
жестко, так нельзя было разговаривать с убитой горем девчонкой, у которой
сломались не только тело и голос, но, кажется, еще и мозги.
Гестаповец, подумала про него Марина. Ну, конечно!
— Галя, почему вы плакали?
— А? А он сказал, что не женится на мне. Никогда. Я ему
сказала, что хочу, чтобы у нас был ребенок, а он стал надо мной смеяться.
— Выпейте. — Марина сунула ей в руки кружку с чаем. От чая
поднимался пар, такой успокоительный, такой привычный. — Выпейте горяченького,
Галя.
— Он сказал, что у него уже есть ребенок. Тот, который у
жены. И еще он сказал, что ее любит, понимаете? Меня трахает, а ее любит. Тебе
не понять, он сказал.
Да уж, подумал Федор Тучков, где уж тут понять.
— А вы что ему ответили?
— Я ответила, что его люблю, что думала, что он меня тоже
любит… А он сказал — что ты понимаешь в любви? Ты же проститутка. Проститутки
понимают только одно — деньги и удобства. А я… я… правда не за деньги. Я его
люблю.
