— Нет. Какая-то скрюченная фигура в углу. Я даже не слышала
ни слова.
— А Павлик что говорил?
— Что больше не может ждать, что завтра или никогда. Федор,
он шантажист и бандит, точно! — Марина решительно потушила в пепельнице
сигарету. — А тот, в углу… он был похож… на Геннадия Ивановича, да! Такой
узенький, прилизанный, в чем-то коричневом.
— На Геннадия Ивановича, — повторил Тучков Четвертый
задумчиво.
— Ну, конечно! Кстати, он же отменил партию в теннис,
правильно? Ну, с тобой! Он сказал, что подавлен и все такое! Вы даже
договорились, что все переносится на завтра.
— Я все равно пошел, — буркнул Федор Тучков сердито. — Ты
куда-то пропала, а у меня было ужасное настроение.
Марина не стала вникать в то, что он говорит.
— Я не пропала! Я пошла к тому месту, где все случилось с
Вадимом. Я поговорила с девчонкой, которая вела первую лошадь. Она мне сказала,
что Мальчик не мог просто так взять и кого-то сбросить с обрыва.
— Какой мальчик?
— Так зовут коня. Мальчик. Она сказала, что он спокойный и
любит людей.
— Спокойный и любит, но Вадим разбился. Насмерть.
— Что-то тут не то, Федор.
— Тут — это где?
В руке у нее как бы из воздуха материализовалась большая
белая кружка, сестра-близнец ее собственной большой белой кружки. От нее
поднимался пар. Чай был рубиновый, а кусок лимона толстый. Марина глотнула и
зажмурилась.
Там был не только лимон и сахар, но и еще что-то.
— Что ты туда налил?
— Коньяку.
— Я никогда не пью спиртное днем!
— А по заборам ты когда-нибудь лазишь?
— Нет.
— Днем? — усомнился Федор Тучков.
Она промолчала, сделала большой глоток, обожглась и стала
дуть на чай.
— Хочешь есть? Ты за обедом ничего не ела.
— Откуда ты знаешь?
— Мы сидим за одним столом.
— Ты смотрел… за мной?!
— На тебя, — поправил он вежливо. — Я смотрел на тебя. Ты
ничего не ела, вроде Оленьки. Хочешь?
— А что… у тебя есть?
Он опять усмехнулся — глазами. Марина никогда Не видела
глаз, которые могли бы так усмехаться. Как это у него получается?
— У меня есть колбаса, бублики. Йогурты, кажется, тоже есть.
— Тогда колбасу и бублик.
Он принес ей бублик и колбасу на тарелочке. Колбаса была
холодная, а бублик свежий.
— Вадим хотел идти в милицию и погиб.
— Это несчастный случай. Мы же все видели своими глазами.
— Федор, — энергично жуя бублик, начала Марина, — ну давай
просто представим себе, что это не несчастный случай! Ну почему у тебя нет
никакого воображения?!
— У меня сколько хочешь воображения.
— У тебя его вовсе нет, как у моих студентов! Две трети из
них не могут себе представить, что если из бесконечной последовательности
удалить бесконечное число членов, то она все равно будет равна бесконечности, а
не нулю!
— Почему бесконечности? — удивился Федор. — Нулю.
Марина застонала:
— Да не нулю! Ну как тебе это объяснить! Дай мне бумагу и
ручку! У тебя есть? Или ты писать не умеешь?
— Я умею. Не слишком хорошо, конечно, но умею.
— Смотри. Вот луч. Это бесконечное множество точек. Это
нуль. Это точка А. Выбираем ее произвольно. Если нам нужно убрать бесконечное
число точек…
Он смотрел за ее рукой и не слушал, она поняла это
совершенно точно, когда мельком на него взглянула. Он просто смотрел на ее
руку, которая проворно и как будто сама по себе рисовала на бумаге.
Она опомнилась:
— Прости, пожалуйста. Тебе это, наверное, совсем не
интересно. Я просто увлеклась ни с того ни с сего. Наверное, мне на работу
надо.
«Тебе надо ко мне в постель, — мрачно подумал Федор Тучков
Четвертый. — И мне надо, чтобы ты хотела ко мне в постель».
Как это все некстати!
— Твоя задача математически некорректна, — заявил он. — Зря
ты так стараешься.
Марина смотрела на него с первобытным изумлением, потом
осторожно засмеялась и замолчала. Почему-то ей вдруг подумалось, что говорил он
вовсе не о луче с точкой А.
Нужно быстро и аккуратно свернуть в тихое и безопасное
место. Если такое еще осталось в непосредственной близости от Федора Тучкова.
— Давай представим себе, что Вадима кто-то убил. Давай
просто попробуем.
— Попробуем, — согласился Федор Федорович, думая только о
постели и о том, как ему теперь быть с профессоршей.
— Лошадь можно напугать или внезапно причинить ей боль,
чтобы она взвилась на дыбы и сбросила седока, особенно если он не слишком
умелый.
— Марина, мы стояли там. Никто не пугал лошадь и не причинял
ей боль.
— Федор, то, что мы этого не видели, еще не означает, что
этого не было.
Ого!.. Он даже засмеялся от удовольствия.
— К лошадям никто и близко не подходил.
— Не подходил у нас на глазах. А если до этого?
— Что значит до?
— Ну, вчера или накануне!
Тучков Четвертый встал и налил им еще по кружке чаю. Полез в
какой-то шкафчик и вынул оттуда пузатую круглую бутылку.
— Мне больше не надо! — перепугалась Марина.
— Ну, конечно, — согласился он и налил — довольно много, на
палец примерно. Эдик Акулевич всегда наливал ей именно столько вина, примерно
на палец. Наверное, боялся, что она впадет в алкогольную зависимость и ее
карьера пострадает.
Нельзя, нельзя так думать о старом друге! Он проверенный,
близкий человек, и черте ним, с геморроем и долькой чеснока в нагрудном
кармане! То, что она так о нем думает, — предательство!
— Ты любишь Дика Фрэнсиса?
— Не знаю. А что?
— Он много писал про лошадей. Он в прошлом был знаменитый
жокей. У него есть роман про то. как лошадь приучили пугаться вспышки фонаря. И
достаточно было выйти на скаковое поле с фонарем, чтобы лошадь поднималась на
дыбы и сбрасывала жокея. У них на этом был целый бизнес построен.
