Вслед за Геннадием Ивановичем Марина побрела по проходу и
вскоре выбралась на волю, оставив позади общепитовские запахи и звон тарелок.
Курить на лавочке возле ореховых дверей она не стала.
Решение было принято, а Федор Тучков мог в любую минуту заявиться на эту самую
лавочку и изменить ее решение.
Как же так получилось, что лошадь сбросила Вадима, да еще
так, что он… погиб? Никого не сбрасывала, а его сбросила! Что за странная и
непонятная вещь — судьба?! Откуда она берется и куда утаскивает людей, хоть бы
даже в нее и не верящих?
Санаторий был как будто пришибленный — гуляющих почти нет, а
те, что есть, унылы и неразговорчивы. Две черные «Волги» и «Скорая помощь» с
грязными боками стояли перед крыльцом, почти под портиком с монументальными
колоннами в стиле сталинского ампира. Раньше машины никогда сюда не подъезжали.
Марина обошла здание, и ноги сами принесли ее к обрыву, к
тому месту, где все случилось. Там еще толпился народ, хотя бедолагу Вадима
давно унесли и следов никаких не осталось, кроме утрамбованного конскими
копытами песка. Марина заглянула вниз — во-он там он упал, а потом огляделась.
Идеальное место для убийства, сказал кто-то внутри ее.
Впереди обрыв, а позади лес. Лошади идут по самому краю. Наверное, катающимся
нравится — острые ощущения! Чувствуешь себя лихим казаком из войска Степки
Разина, который не боится ни бога, ни черта с дьяволом, скачет себе по кручам,
помахивает нагаечкой, насвистывает лихую разбойничью песню!
Внизу лежала Волга, широкая и быстрая, а на той стороне
красные горы возвышались почти до неба, и запыленный грузовичок лез вверх,
натужно ревел мотором, звук доносился едва-едва, как будто во много раз
уменьшенный. Марина знала, что на той стороне пристань, где бабы ведрами
продают очень вкусную вишню «владимирку», бордовую и сладкую, и еще воблу,
пахнущую смолой и солнцем, и еще красную смородину — здесь говорят «смороду».
Идеальное место для убийства, только как? Как убить?! Как
заставить лошадь — обученную, смирную, не какого-то там мустанга, как выразился
Федор Тучков, — сбросить человека? Испугать? Марина стояла в двух шагах и
знала, что никто и ничем лошадь не пугал. Сделать больно? Да, но никто — никто!
— не приближался к лошадям.
Из-под горы кто-то поднимался, Марина видела только кепку и
равномерно двигающиеся ноги в грязненьких джинсах. Хватаясь руками, человек
влез на обрыв и оказался нос к носу с Мариной — худой, жилистый, с загорелым,
как будто копченым лицом.
Это он, вспомнила Марина. Он вел под уздцы первую лошадь,
когда все случилось.
Человек взглянул на нее, и она, уже решившая, что сейчас
непременно его о чем-нибудь спросит, прикусила язык.
Во-первых, человек оказался девчонкой — лет шестнадцати, не
больше. Во-вторых, у нее были замученные и очень несчастные глаза.
Она прошла было мимо, но потом оглянулась:
— Курить есть?
Марина торопливо полезла в рюкзак и достала пачку:
— Вот.
Девчонка неловко вытащила сигарету жесткими, как будто
негнущимися пальцами и сунула в рот.
— Он ни в чем не виноват, — вдруг сказала она.
— Вадим? — удивилась Марина.
— Да не Вадим, а Мальчик! Мальчик сбросил этою мужика, но он
ни в чем не виноват!
— А… разве говорят, что виноват?
— Нет! Только я же вижу, как на меня все смотрят! Они
думают, что это я виновата или Мальчик! Я, может, и виновата, а Мальчик ни в
чем не виноват!
— Ну, конечно, нет, — успокоительно сказала Марина, — это
просто случайность.
— Да, случайность! У нас конь в жизни никого не сбрасывал! И
я! Я же не могла сразу! Да и что я?! Держать мне его, что ль, было?! За штаны,
что ль?! Ну не можешь в седле сидеть, или боишься, или, может, настроение
плохое, ну тогда и не садись в седло — зачем? А Мальчик виноват! Никто не
виноват! А его, может, продадут теперь, а это самый лучший конь!
— Ты успокойся, — сказала Марина, вспомнив своих студентов.
— Пойдем на травке посидим. Хочешь?
Девчонка отрицательно мотнула головой, но поплелась за
Мариной «на травку» и уселась, по-турецки скрестив босые ноги. Джинсы
задрались, и открылись грязные щиколотки.
Марина тоже закурила, искоса осторожно поглядывая на
собеседницу. Спрашивать в лоб нельзя. Придется в обход.
— Ты… давно работаешь?
— Как работаю?
— С лошадьми?
— Да я всю жизнь с лошадьми! Я родилась в конюшне!
— Как это?
— Ну так. Маманя меня родила, считай, на конюшне. Она
тренером была, а до того наездницей. Знаменитой, между прочим! Сейчас на
пенсии, и все равно возле лошадей, каждый день приходит то на плац, то на
конюшню! Хитрая — вроде бы ко мне, а сама к лошадям!
Тут девчонка засмеялась, и стало понятно, что ей нравится,
что «маманя» каждый день приходит «к лошадям».
— Как тебя зовут?
— Зоя, а вас?
— Марина. Можно Марина Евгеньевна, если тебе удобней.
— Не, не удобней. На конюшне все на «ты». Вон Володька. Он
мне в деды годится, а я его — Володька да Володька. И все так, потому что
удобней.
— Ну, конечно, — согласилась Марина.
Они помолчали. С Волги несло крепким и теплым ветром,
шелестели листья, в траве качались головки цветов. Пробежал деловитый буксир,
крикнул сиплым голосом.
— Это «Ермак», — сказала девчонка равнодушно. — Он в
Астрахань бежит.
— Зачем?
— Как зачем? За баржой. Он баржу таскает до Нижнего, а
бывает, что и до Ярославля.
— Откуда ты знаешь?
— Да у меня отец капитан! Только он на «Смелом» капитан, на
Каспий ходит. Я не только этих, я всех, кто тут ходит, по голосам знаю. Даже
катерки. Раньше меня отец с собой брал, а теперь я не хожу.
— Почему?
— А лошади? — удивилась девчонка. — Как же мне уйти?
Действительно, подумала Марина. Как же уйти, если лошади
ждут?
— Слушай, — помолчав, спросила она, — а как это вышло, что
Мальчик его сбросил? Или он такой… с характером?
Девчонка моментально насторожилась, даже перестала совать в
рот сигарету. Она так курила — сунет сигарету в рот, подержит и вытащит. Видно,
противно ей было и непривычно.
