Только бы теперь они — мать и бабушка — не узнали, в какую
историю вляпалась их девочка! Узнают — не переживут.
Впрочем, подумала Марина, сидя на бортике и философски
болтая ногой в теплой воде, и истории-то никакой нет. Только все хочется, чтоб
была. И полицейский капитан в выцветших и потертых джинсах, кажется,
только-только замаячил на горизонте. Правда, на нем не было вовсе никаких
джинсов, а накануне вечером она была уверена, что, в сущности, он просто
придурок, но сегодняшнее посещение теннисного корта заставило ее по-другому
взглянуть на него.
Все-таки мужчина, похожий на скульптуру эпохи Возрождения,
да еще с ракеткой в руке, да еще в кепке козырьком назад, выгодно и безусловно
отличается от мужчины в гавайской рубахе и пестроцветных спортивных штанах!
Господи, о чем она думает, болтая ногой в теплой воде?!
Самый умный из всех известных ей мужчин, Эдик Акулевич, похож на гриб-опенок.
Шейка тоненькая, голова огромная, спина колесом, ножки тоже почти колесом. Зато
гений, будущий Нобелевский лауреат, надежда отечественной науки. И маме всегда
нравился, и бабушка всегда одобряла… Федора Тучкова Четвертого ни одна из них
не одобрила бы!
В бассейне почти никого не было. Ранние пташки уже
потянулись на завтрак, а поздние пташки еще не просыпались. В отдалении плавал
какой-то незнакомый молодой мужик зверского вида, вода летела от него в разные
стороны, и тетенька в целлофановом сооружении на голове то и дело шарахалась от
пловца и смотрела неодобрительно, но замечаний не делала, видно, опасалась, что
самой не поздоровится. В дальнем конце бассейного «зала» ровно и мощно гудел
противоток, любимое Маринино развлечение. Раз уж притащилась — почти против
собственной воли! — сейчас поплывет, уцепится за решетку и станет болтаться в
бурлящей пузырьками теплой воде — красота!
Над головой мелькнуло что-то большое и темное. Марина
втянула голову в плечи, воздух как будто дернулся, раздался громкий всплеск,
вода широко плеснулась за край.
Какой-то полоумный прыгнул с разбегу, поняла Марина. Хорошо
хоть на голову ей не приземлился!
Полоумный вынырнул на середине бассейна, размашисто поплыл,
нырнул, снова вынырнул и оказался Федором Федоровичем Тучковым Четвертым.
Ну, конечно. И как это она сразу не догадалась?
Сейчас выдаст что-нибудь про то, что «вода чудесная».
— Почему вы не плаваете, Марина? Вода сегодня отличная!
Марина вздохнула и стала сползать с бортика в «отличную
воду».
— Вы уже… наигрались?
— После обеда еще пойду. Может быть, вы тоже… хотите?
— Я не играю, Федор, — строго сказала Марина. Не хватало еще
ей затесаться в очередь из потенциальных учеников следом за Геннадием
Ивановичем, Оленькой и ее мамашей!
— Я бы вас научил, — сказал он задумчиво и ладонью вытер с
лица воду, — у вас все получилось бы.
— Откуда вы знаете?
Он понятия не имел, получилось бы у нее или нет, и все эти
заходы «про теннис» были просто заходами, потому что она вдруг понравилась ему,
хоть он ничего и не планировал и теперь осторожно нащупывал почву, как именно
подобраться к ней поближе, но об этом говорить нельзя. Поэтому он просто пожал
плечами, хотел сказать, что у нее длинные ноги, потом решил и этого не говорить
и отделался тем, что у нее «спортивный вид». Она посмотрела подозрительно, но
ничего не сказала, окунулась в воду и неуверенно поплыла, как будто плохо
держалась на воде. Длинные ровные ноги в голубой толще казались совсем уж
длинными и ровными. Федор посмотрел-посмотрел, а потом решительно уплыл вперед.
— Как ваше колено? — спросил он, когда Марина добралась до
бортика.
— Спасибо, хорошо. — По правде говоря, про колено она даже
не вспомнила.
— Почему вы его не заклеили пластырем?
Марина посмотрела на свою ногу. Пластыря не было.
«Почему я ее не заклеила? Надо было заклеить. Я же ему
пообещала. Я всегда делаю то, чего от меня хотят. То, что обещаю. Я никогда не
делаю того, чего бы мне хотелось».
Федор Тучков удивился. Вид у нее был странный.
— Я просто забыла, — быстро сказала она, как будто
извиняясь, и поболтала ногой в воде. — Я так хотела спать, что забыла его
наклеить. Я… наклею. Правда. После завтрака.
— Да, может, шут с ней, — осторожно проговорил он, — если не
болит, зачем ее заклеивать?
И правда — зачем? Незачем, получается.
— Послушайте, Федор, спасибо вам за заботу, конечно, но я
вполне могу сама решить, заклеивать мне коленку или нет!
Это был прежний тон прежней Марины, и он был рад, что она
вернулась — такая, какая была вчера.
— Ночью больше никуда не наведывались?
— Что?!
— Я имею в виду… по детективным делам.
— Послушайте, Федор, почему вы решили, что имеете право?
— Да ничего я не решил! Я просто спросил!
— Ничего себе просто! Вы не просто, вы как-то специально…
оскорбительно спросили, потому что вам не понравилось, что я вчера ночью
ходила…
— Ти-ше! Вы что, хотите, чтобы весь санаторий знал, куда
именно вы ходили ночью?!
— Я хочу, чтобы вы перестали делать оскорбительные намеки!
— Послушайте, уважаемая, вам надо лечиться! Я за вас
волнуюсь, честное слово. Что еще за оскорбительные намеки?!
Мимо неторопливо и важно проплыла давешняя тетка с
целлофановым пакетом на голове, посмотрела в их сторону — они все стояли у
бортика, — поджала губы и кивнула головой, как будто через силу.
— Видите? — зашипела Марина. — Вот чего вы добились!
Отойдите от меня и не приставайте с идиотскими вопросами!
— Да ничего я не добился!
— А почему она так на нас посмотрела?
— Понятия не имею! И вам задумываться не советую!
— Вы ведете себя неприлично!
— Я?!
Конечно, давно следовало нырнуть, вынырнуть подальше и там,
в отдалении, поплавать подольше и побыстрее, но он не мог себя заставить. Она
пылала таким искренним негодованием, так сердилась на него — непонятно за что!
— так фыркала, так сдвигала брови и послушно принимала его «подачи» и отбивала
их именно туда, куда ему было нужно.
И еще ему очень не хотелось… затягивать. Он был уверен, что
времени у него не слишком много.
