– Может, вы поесть хотите? – спросил Андрей, чувствуя себя
кретином. – Приготовить?
– Поесть? – переспросила она. – Нет, я не хочу есть. Может,
вы хотите? Господи, а я даже не предложила…
Боясь, что она вот-вот вернется из своего счастливого мира в
реальный, он торопливо уверил ее, что есть не хочет.
– А что было потом? – спросил он. – После того, как он
уволил Петю?
– Он сам его и пристроил к Тихонову, в Медицинский центр.
Рядовым врачом. Ну, у Пети не было выбора, и он согласился. Пришлось работать,
конечно. Но отношения стали… хуже. А Сережка очень это переживал. Очень.
Андрей бесшумно встал и подошел к желтому холодильнику.
Ты не святой Серафим, сказал он себе. Успокойся. Садись и
слушай, что говорит тебе вдова потерпевшего. Садись сейчас же.
Он вытащил из холодильника копченую колбасу и вялый огурец.
Огурец он помыл, а колбасу нарезал тоненькими лепесточками.
– Он, знаете, все время пытался им доказать, что они могут
им гордиться. Несмотря на то, что они были недовольны его женитьбой и тем, что
он Петю выставил… – говорила Ирина. – Он был просто чудовищно внимательный сын.
Я ревновала его ужасно. Он тратил на родных столько денег, что на них мы вполне
могли бы купить замок в Гааге…
– Почему именно в Гааге? – спросил Андрей. Хлеба не было, но
он нашел открытый пакет с хрустяшими хлебцами. Он навалил на хлебец колбасы и
огурец и сунул ей в руку. И, тоскуя от собственной неуклюжей услужливости,
подогрел кофе.
– Ешьте и пейте, – сказал он, втискиваясь за стол. Она
послушно откусила.
Когда она ела в последний раз?
Когда ее муж приехал домой и велел ей собираться к теплому
морю? Или позже, когда они уложили детей и пили чай перед телевизором?
– Да он так острил все время. И все время почему-то про
Гаагу. Он был там однажды. Его ван Вейден приглашал. Ну вот. И всех его усилий
все равно было мало. Все равно он делал что-то, что не позволяло ему стать
“идеальным сыном”. Вот на мне женился. Петю уволил. И так далее… Господи, он
так хотел, чтобы они его любили, а они им… пользовались.
Слезы полились сразу и так обильно, что ей пришлось
поставить чашку и прижать руки к глазам. Слезы текли из-под ее сжатых пальцев и
капали с подбородка.
– Он так хотел, чтобы его любили… Я любила, конечно, его за
всех. Если бы он только знал, как сильно я его люблю… Я ему каждый день
говорила, как я его люблю. Он меня просил: расскажи, как ты меня любишь, и я
рассказывала. В общежитии было холодно, мы лежали под тремя одеялами и все равно
мерзли, и я рассказывала ему, как я его люблю. Мне было всего двадцать лет, но
и тогда я понимала, какой он одинокий, страшно одинокий мальчик. Он так и не
стал для них своим, а он так старался. Господи, как он старался… Он все время
искал им какие-то подарки, он приглашал их на все банкеты, покупал им мебель…
– Кому – им? – спросил Андрей осторожно. – Родителям?
– Ну конечно, – кивнула она с горечью. – И ничего не
помогало. Он даже сказал как-то, что никакими деньгами тут не поможешь, и
званиями, и успехами…
– У него были вы, – сказал Андрей. – И дети. Этого должно
было хватить…
Она взглянула на Андрея и, кажется, даже улыбнулась.
– Спасибо, – сказала она. – Вы добрый и все хорошо
понимаете. Конечно, когда появились мы, все это стало не таким острым. В нашей
любви он никогда не сомневался.
– Вы… доверяли ему? – спросил Андрей.
– Что значит – доверяла? – не поняла она. – Как человеку?
Как врачу?
– Как мужу, – бухнул Андрей, ожидая чудовищного всплеска
эмоций. У него засосало под ложечкой. – Он был вам… верен?
Ничего не произошло. Она смотрела точно так же, очень
благодарная ему за то, что он разговаривает с ней о муже. И лицо не дрогнуло. И
голос не изменился.
– Как он мог быть мне не верен? – спросила она и, кажется,
даже повеселела. – Вот и видно, что вы разведены. У вас собственный
отрицательный опыт. Или… – она улыбнулась. Совершенно точно: теперь она
улыбнулась. – Или вы узнали про… Элю. Угадала?
– Угадали, – сказал Андрей.
Может, она все-таки не в себе? Найти спиртного? Вызвать
врача?
– Эля – Петина любовница, Андрей. И всегда была Петиной
любовницей.
– Так, – сказал Андрей и закурил. – Понятно.
* * *
– Тогда, давно, именно Петя уговорил Сережу взять Элю на
работу. Петя был в нее влюблен, хотя сперва, на курорте, ей нравился Сережка, и
это было очень смешно. Так она на нем висла… Господи, да она была совсем
девочка, лет девятнадцать! Ну, двадцать, может быть. А Сережа в таких вопросах
был удивительно толстокожий. Он никогда ничего не замечал или не хотел
замечать. Может быть, поэтому мы как-то удачно избежали обычных скандалов и
ссор, которые бывают, когда люди не доверяют друг другу… Он никого не замечал.
Хотя были девицы, которые… Которым он нравился, так, скажем.
Молод, богат. Длинный, тощий, дорого одетый. – Она улыбнулась, легко и любовно.
– А Пете эта девочка сразу понравилась, и она как-то быстро взяла себя в руки и
перестала за нами бегать. Уезжали они уже вместе с Петей, он ее провожал. И в
Москве все развивалось очень бурно. Потом она ему надоела, и он ее бросил. Она
осталась одна с ребенком и быстро поняла, что сможет тянуть из Сережи деньги.
Сережа чувствовал себя ответственным за всех. За всю семью. За Петю особенно,
ведь он его младший брат. Ну вот он и содержал ее и племянника. Петин ребенок –
Сережин племянник, понимаете?
– Понимаю, – согласился Андрей. Оказывается, святым
Серафимом оказался вовсе не Андрей Ларионов, а Сергей Мерцалов.
– Они очень из-за нее ссорились. Сергей считал, что, если уж
получился ребенок, непременно нужно жениться. У него, конечно, были несколько…
консервативные взгляды. А Петя не хотел ни в какую. И родители не хотели.
– А Эля?
– А Эле это было очень удобно. Вряд ли Петя смог бы давать
ей столько денег, сколько Сережа. Он чувствовал себя виноватым и денег давал
много… Он все время пытался заставить их выяснить отношения и пожениться. Он
понимал, что не сможет везти на хребте еще и Петину семью до бесконечности. Но
у него не получалось…
– Вы не знаете, он не был у нее в тот… день? – спросил
Андрей.
Так. Нужно быстро нарисовать картину заново. Это все меняет.
Абсолютно все.
– Был, конечно, – сказал Ирина. – Он к ней поехал из
министерства. И звонил мне с мобильного, но у меня был пациент, и я трубку не
взяла.
– А зачем он к ней поехал?
