— Слышала, кажется, — задумчиво сказала Тамара. — Что-то такое слышала. Давно. Только почему-то внимания не обратила.
— Бывает, — недоверчиво заметила Ленка. — Ну так как, будешь ты у него работать?
— Мне до среды время на раздумье дано. — Тамара знала, что никакого времени на раздумье ей вообще не давали, но даже перед собой упрямо делала вид, что право выбора и на самом деле за ней. До среды еще больше суток. Раздумывай — не хочу…
Но раздумывать до среды ей не пришлось. Во вторник она с утра сбегала на рынок, вернулась домой ближе к полудню, не успела разгрузить сумки, как зазвонил телефон.
— Я звоню седьмой раз, — сказал Юрий Семенович без всяких приветствий, предисловий и прочих пустяков. — Я знал, что на этот раз дозвонюсь. Семь — мое счастливое число. Ну как, вы готовы выйти на работу?
— А… э… а сегодня разве уже среда? — спросила Тамара со всей доступной ей холодностью. Пусть не думает, что она ночей не спит, мечтая о его работе. — Я ведь в среду должна позвонить, разве нет? И откуда вы знаете мой телефон?
— Кстати, о телефоне. — В его голосе появилась озабоченность. — Надо вам мобильник выдать. Это первое, что необходимо сделать. А то что это такое — полдня дозвониться не могу! Помощник называется.
— А я разве уже на работе? — Теперь она старалась только не так откровенно радоваться. Этот ранний миллионер и так запредельно самоуверен.
— Конечно, — отозвался он. — А у вас какое счастливое число?
— Двадцать четыре, — машинально сказала она и тут же спохватилась: как это она могла такое ляпнуть? Много лет подряд двадцать четыре было для нее не просто счастливым числом, а паролем, открывающим двери в рай. Двадцать четвертого декабря Евгений впервые приехал в Москву за ней… к ней… В общем, чтобы найти ее. — Юрий Семенович, я ошиблась. Мое счастливое число — это единица.
— Замечательно, — весело отозвался он. — Собирайтесь, сейчас Саша за вами заедет. Вы работаете со вчерашнего дня, вчера как раз было первое…
Вот так началась ее новая работа, ее новая жизнь — нежданно-негаданно, совершенно случайно, как-то нелепо, не по правилам, что ли… И так резко, что она ни обдумать ничего не могла толком, ни своими будущими обязанностями поинтересоваться, ни о своем работодателе, этом тиране и сатрапе, как следует разузнать. Впрочем, Тамара смутно подозревала, что если бы даже ей сообщили, что Юрий Семенович японский шпион, крестный отец сицилийской мафии и вождь племени людоедов, — и тогда она пошла бы к нему работать. Побежала бы, закрыв глаза. Потому что день и ночь перед ней стояло видение Надюшкиной квартиры, и этот аргумент никакие другие перевесить не смогли бы никогда…
Как началась ее новая работа, ее новая жизнь, так и продолжалась: каждый день под завязку был набит неожиданностями, запланированными и незапланированными встречами, внезапными поездками, горами документов, сотнями телефонных звонков. И радостью. Нет, конечно, она страшно уставала, особенно в первое время, когда пришлось по ходу дела вникать во всякие юридические и финансовые тонкости, совершенно неизвестные ей раньше. Работы было очень много, и работа эта была нелегкой: Юрий Семенович не платил людям только за то, что они приходили вовремя и отсиживали положенное время от и до. Критерием оценки работы был результат, то есть прибыль, а уж от прибыли зависела зарплата. Так что напрасно ее бывшие сослуживцы завидовали… привыкшие к совсем другому режиму и к совсем другим требованиям, здесь они сумели бы заработать в лучшем случае треть того, что получали у себя… А скорей всего, ничего не заработали бы.
Тамара гордилась тем, как быстро она вошла в курс дела, как хорошо у нее все получается, какие замечательные отношения установились с новыми коллегами. И тем, что Юрий Семенович откровенно радуется ее успехам. Впрочем, так же откровенно он радовался успехам и всех остальных своих работников. Работников у него было много, уж конечно, не пять человек, о которых говорила Надежда. Пять человек сидели только на телефонах, а еще незнамо сколько было юристов, финансистов, менеджеров, которые дежурили по очереди. Еще человек десять постоянно мотались по командировкам. И еще было много таких, которые в штате не числились, а выполняли время от времени какую-то работу по договорам. Но в одном Надежда была права — все они работали по многу лет, никто не уходил, и новых людей Юрий Семенович не искал. Так что действительно странным было то, что он пригласил ее, в общем-то не специалиста, да еще практически ничего о ней не зная. Тогда, после новоселья у Надежды, она заподозрила в нем мужской интерес к ней, даже насторожилась сначала, даже начала заранее придумывать, как бы в случае чего улизнуть в сторону так, чтобы и его не обидеть, и работу не потерять… Но скоро подозрения ее рассеялись — он был совершенно одинаков в общении со всеми работающими у него женщинами: открыт, внимателен, даже заботлив, и было совершенно очевидно, что они ему нравятся — все до одной. И он им нравился, всем до одной, и ни у кого не возникало даже мысли о каком-то там мужском интересе, потому что точно так же он относился и к работающим у него мужчинам. Просто все они были его людьми, его друзьями, его жизнью. Наверное, в какой-то степени даже его собственностью. Тамара ощущала это, потому что примерно так же она сама относилась к своей семье. И еще ей страшно нравилось, как к нему обращаются его подчиненные, его друзья, члены этой его семьи. Главный бухгалтер Софья Максимовна в чем-то убеждала начальника примерно так:
— Деточка, золото мое, ну давай попробуем, дело-то перспективное! Или тебе лишний миллион карман оттянет?
Софья Максимовна была моложе начальника лет на пять, но обращение «деточка» ни ее, ни его, похоже, не смущало.
Один из трех его помощников, двадцатитрехлетний компьютерный гений, которого все называли исключительно по имени-отчеству, Сергеем Александровичем, звал Юрия Семеновича чифом. Рыжий очкастый кузнечик Сергей Александрович по-детски откровенно обожал начальника, смотрел ему в рот, слушал, как пророка Моисея, но при случае мог спокойно заявить:
— Чиф, не зависайте… Эта проблема не в вашей компетенции, я сам разберусь.
А старый, как мир, нотариус господин-товарищ Щурский, к примеру, спрашивал:
— Батя когда приедет?
И все понимали, что речь идет о начальнике.
Юрий Семенович был хорошим начальником, очень хорошим, правду он тогда Тамаре сказал. Она даже не подозревала, что бывают такие начальники. Дело было даже не в его демократичности, не в его внимании и заботливости, не в полной осведомленности обо всем и обо всех, которая просто исключала возможность возникновения хоть каких-то недоразумений в коллективе… Хотя, конечно, и в этом тоже. Но самое главное — это его спокойная уверенность в себе и в своих людях, искреннее уважение к каждому, отчего у каждого возникала уверенность в собственной значимости и необходимости. А поскольку отношение было ко всем одинаковое, то ни у кого не было и повода слишком уж зазнаваться. В общем, работа у Юрия Семеновича была для всех, и для Тамары тоже, праздником. К тому же время от времени он устраивал и настоящие праздники — в выходные созывал всех «свободных от вахты» к себе на дачу на шашлыки. Иногда приезжали два-три человека, иногда — два-три десятка, с чадами и домочадцами, с друзьями и подругами, и тогда большой двухэтажный дом на берегу укрытого в лесу тихого озерка был похож на перенаселенное общежитие. Кто-то приезжал на пару часов, кто-то — на все выходные, с ночевкой, все занимались чем хотели, купались, загорали, лениво имитировали волейбол, еще ленивее шлепали картами по деревянному столу, вкопанному под старым каштаном. Или просто спали в шезлонгах на веранде. Или читали всякую ерунду, не выходя из дома. Кто-нибудь из женщин вдруг начинал готовить, хотя к приезду гостей всегда была готова целая гора еды. Однажды Софья Максимовна сняла шторы и затеяла стирку, а своей помощнице Любаше велела пропылесосить всю мягкую мебель. В общем, все вели себя так, будто находились в собственном доме, в котором хорошо отдыхается, но надо и порядок наводить… Пару раз Тамара привозила сюда дочек, звала и Николая, но он отказался — у нее свои дела, у него свои… Не получалось у них общих дел. Как только она выздоровела — тут же все стало по-прежнему: ничего не происходит, говорить не о чем, разве только о том, что приготовить на ужин, спокойное существование рядом, но отдельно друг от друга, никаких общих интересов, никаких общих планов, никаких общих дел, радостей, волнений и тревог. Даже дети не объединяли: когда приходила Анна и все собирались вместе, как-то так получалось, что с детьми общались не они вдвоем, а отдельно — отец, отдельно — мать. Не намеренно, просто получалось так, само собой… Может быть, он никогда и не говорил тех слов, может быть, ей это все почудилось в бреду, приснилось что-то неправдоподобное, как снилось что-то, пока она болела? Ну, приснилось и приснилось. Не будет же она выяснять у Николая, что он ей говорил, когда думал, что она умирает… Нельзя ожидать от жизни слишком многого, она и так дорого заплатила за свои ожидания. Надо радоваться то-му, что осталась жива, не сошла с ума и не потеряла семью. Во всяком случае, дети с ней, а дети — это и есть семья, разве не так? Если принять во внимание то, какая у нее теперь работа, так и мечтать больше не о чем.
