Сварог резко повернулся в ту сторону. В полумраке явственно
виделось лазурное облачко, словно бледный кусочек неба, проступающий сквозь
хмурящиеся грозовые тучи, казалось, можно различить уже светлые прямые волосы,
красивое тонкое лицо, словно бы чуть изможденное или невероятно усталое…
– Это та, про кого я думаю? – спросил Конгер громко.
– Кажется, да, – твердо сказал Сварог.
– Ко мне! – неожиданно сильным, звонким голосом крикнул
умирающий король так, что Сварог невольно отшатнулся. – Все ко мне!
Монахов, священников, министра двора!
…Сам Сварог, голый и вымазанный кровью, которой его то и
дело поливал из золотой миски какой-то раззолоченный болван с невыносимо гордой
физиономией, чувствовал себя неуютно и неловко – он лежал меж широко
раздвинутых ног Конгера, тоже голого, громко стонавшего наподобие роженицы (на
него тоже лили кровь, залившую промежность), и все это действо происходило в
огромном зале, где им с королем оставался лишь крохотный кусочек свободного
пространства, а все остальное заполняли усыпанные самоцветами, одетые в бархат
и шелка министры, генералы, сановники и титулованная знать. Все, как один,
стояли навытяжку, смирнехонько, лица у них были невыносимо серьезные, гордые,
значительные. Сварог прикрыл глаза – хорошо еще, что старинный обычай
усыновления не требовал от него самого орать и хныкать (бывают ведь упрямые
младенцы, не орут, появляясь на свет, хоть ты их режь).
Над самым ухом прошелестел требовательный шепот. Четверка
лейб-медиков – на сей раз не в холщовых балахонах, а в богатых вицмундирах и
черных шапочках Сословия Чаши и Ланцета – тут же придвинулась с разных сторон,
подхватила Сварога на руки и подняла повыше, показывая присутствующим. Один,
паскуда, рукой в тонкой замшевой перчатке бесцеремонно ухватил Сварогову мужскую
гордость – он играл свою роль с величайшим рвением, притворяясь, что вдумчиво
исследует пол новорожденного дитяти. Именно он и завопил мгновением спустя:
– У короля сын, благородные господа и дамы! У короля – сын,
сын, сын! В согласии с пожеланиями его величества нарекается Сварог Барг!
Хуже всего было красоваться в этаком вот виде перед
дамами, – но Сварог терпел, поднятый на вытянутых руках четверки как можно
выше, думал раздраженно: «Как бы не уронили, черти, сломать себе ничего и не
сломаешь, но все равно конфуза не оберешься…»
Потом его опустили пониже, старательно принялись
заворачивать в синюю мантию, расшитую золотыми геральдическими лилиями Баргов.
Хорошо еще, что роль несмышленого младенчика, только что явившегося на свет
божий, на этом и заканчивалась. Подчиняясь тому же требовательному шепоту,
Сварог встал на собственные ноги, кутаясь в мантию и стараясь не встретиться
взглядом ни с кем из присутствующих, прекрасно зная, что стоявшая где-то в
толпе Мара по своему обыкновению не обойдется без подначек и шуточек.
Кто-то охнул у него за плечом. Сварог опустил глаза.
Глаза Конгера гасли, словно он больше не мог держаться. Изо
рта широкой лентой хлынула кровь, удивительно алая и обильная. В гробовой
тишине торопливо расступались блиставшие самоцветами сановники, разодетые дамы
и увешанные орденами генералы – по образовавшемуся проходу бесшумно скользила…
Она осталась в точности такой, какой Сварог ее видел в
последний раз в зыбком рассветном полусумраке, в заброшенной избушке где-то
посреди Ямурлака, – тоненькая, в синем балахоне, со струившимися из-под
капюшона светлыми прядями. Гибко склонилась над Конгером, легонько прикоснулась
кончиками пальцев к его лбу, выпрямилась, прошла назад той же дорогой, меж
далеко раздавшихся придворных, военных и чиновного народа. Проходя мимо
Сварога, бросила на него мимолетный взгляд, бледно, печально улыбнулась, словно
бы извиняясь перед новым хозяином дворца за визит без дозволения, – и
Лазурная Дева, фея смерти, стала таять, растворяться, исчезать, не замедляя
шага. Еще миг – и ее уже не было посреди широкого пустого пространства.
Казалось, прошли долгие часы, прежде чем кто-то зычно
возгласил посреди мертвой тишины:
– Король умер! Умер король!
И тут же кто-то раззолоченный, суетливый, бряцавший
орденами, лучившийся фальшивым сочувствием и фальшивым воодушевлением,
опрометью кинулся к Сварогу от колонны – стремясь опередить других, кинувшихся
вдогонку, хлынувших со всех сторон, наперерез, толкаясь, злобно пихаясь
локтями. И опередил-таки, шустрый. Крепко схватив Сварога за мантию,
обернувшись к наседавшей толпе, уже непритворно сходя с ума от радости, даже
приплясывая, заорал что было мочи:
– Да здравствует король!!! Да здравствует король, Сварог
Барг!!!
И носить ему теперь до смерти почетнейшее придворное звание
Королевского Возвестителя, проныре этакому…
Глава 14
Братец и сестричка
Он возвышался над собравшимися в громадном зале – как и
полагалось королям. Десяток длиннейших столов тянулись на всю протяженность зала,
а вот перпендикулярно к ним, на особом возвышении, куда вели целых семь
ступенек, как раз и помещался королевский стол, рассчитанный всего-то человек
на двадцать. Гвардейцы у ступенек, гвардейцы по всей длине помоста, гвардейцы
за спиной, у стены, две дюжины ливрейных лакеев, напряженно застывших на
расстоянии вытянутой руки от пирующего с верными сподвижниками короля,
церемониальная гербовая посуда, вся отлитая из золота, массивная, старинная,
поразительное количество разнообразнейших яств и питий, способное утолить голод
и жажду у драгунской роты…
Даже неудобно было чуточку оттого, что за этим богатейшим
дастарханом восседали всего пятеро, считая Сварога. Он загодя, через министра
двора, передал Арталетте, что желает видеть за почетным столом и ее, но министр
вернулся, разводя руками: герцогиня Барг вежливо, но решительно ответила, что
не чувствует себя вправе сидеть на королевском помосте, особенно в столь
торжественный день… Гадать о причинах отказа у Сварога не было ни времени, ни
желания, он попросту махнул рукой – и ограничился четверкой сподвижников.
Чтобы увидевшая рядом с ним этих людей дворцовая публика заранее поняла, кто
есть кто. Он позвал бы и Леверлина, но тот еще не вернулся из Глана.
Так что, согласно известной поговорке, компания была небольшая,
но очень порядочная: Бони в королевской короне, аксамитах и парче; бывший
воришка Паколет во всем великолепии герцога и барона; Мара в самом роскошном
платье, какое только мог измыслить лейб-портной (принявший ее за обыкновенную
фаворитку нового монарха и потому, не мудрствуя лукаво, прибегнувший к массе
кружев, брильянтов и атласных лент); Элкон в неизменных золотых очках, одетый
дорого, но скромно, как и подобает ученому книжнику.
Первое время Сварог, выставленный на всеобщее обозрение,
чувствовал себя обезьяной в зоопарке, но потом это прошло – на него особенно и
не таращились, предпочитая пить и есть в три глотки. Коронационный ужин –
событие редкостное, на столы в этот торжественный день приносят множество блюд,
которые так и именуются: «яства коронации». В другие дни, какими бы
праздничными они ни были, такого не отведаешь. Так что почтеннейшая публика
спешила всего попробовать, чтобы было потом чем хвастать. Что до короля, он
представляет значительно меньший интерес: никуда не денется, строго говоря, так
на престоле и останется, его еще можно будет повидать сто раз, а вот такой еды,
быть может, второй раз в жизни уже и не попробуешь…
