Брат Фергас, вовсе не настроенный разрушать столь успешно
протекавшее дознание, уперся в него тяжелым взглядом и молчал, явно не
собираясь выступать в роли адвоката.
– Интересно, откуда мне знать, правду вы говорите или опять
врете по своему подлому обыкновению? – спросил Сварог хмуро. – Тебя,
мерзавца, спасет лишь полная откровенность. Как только начнешь врать или
вилять…
– Ваше величество! – истово воскликнул Рейт. –
Располагайте мною, умоляю!
Сделав вид, что пребывает в задумчивости, Сварог старательно
нахмурился, подперев чело рукой, потом поднял голову и громко распорядился:
– Эй, кто-нибудь! Отвяжите его и дайте какую-нибудь дерюгу,
чтобы не оскорблял нашего королевского взора столь отвратным видом. Только
сначала хорошенько вытрите его чем-нибудь, чтобы я мог свободно вздохнуть…
Он был доволен собой – изъяснялся в добротном стиле тех
самых рыцарских романов, к которым пристрастилась Мара, а сам он их лишь
пролистывал перед сном, чтобы заснуть наверняка.
Палач с помощниками отвязали благородного глэрда, привычно
облили его водой из бадейки, обтерли ветошью, накинули на плечи какую-то драную
холстину и, подчиняясь жесту Сварога, выпихнули в соседнее помещение.
– Садитесь уж, – сказал Сварог, указывая на широкую
лавку. Однако глэрд шарахнулся от предлагаемой мебели, как черт от ладана.
Присмотревшись, Сварог понял причину: снабженная воротами и кольцами скамья
была явно предназначена для следственных действий вроде растягивания. Дрожа,
кутаясь в рванину, глэрд отодвинулся в уголок, подальше от длинных щипцов,
воронок и прочих интересных приспособлений, уселся там на корточки, легонько
постукивая зубами. Сварог, не чинясь, уселся на помянутую скамью. Там же
поместились Баглю с монахом, а главный палач встал над допрашиваемым, хмуро
пояснив:
– Оне иной раз норовят башку об стену разбить, чтоб, значит,
ноги сделать от правосудия…
– Ну что вы, друг мой, – сказал Сварог почти
весело. – Наш благородный глэрд, я уверен, любит жизнь во всех ее приятных
проявлениях и ни за что не станет добровольно ее укорачивать… Но вы все равно
стойте, где стоите. В самом деле, мало ли… Итак?
– Я их не звал! – сообщил Рейт, ежась. – Отроду не
занимался чернокнижьем, и в замке у меня вы ничего подобного не найдете!
– Мы и не нашли, – сказал Сварог. – Вот только у
меня есть подозрение, что это еще более запутывает дело…
– Ну что вы, государь! Все просто! Вернее, это теперь
кажется простым и привычным, а сначала я испугался насмерть… вернее, не
испугался, а удивился, потому что тогда, два года назад, они не сами
показались, начали подбрасывать золото… Зеркало висело в замке с незапамятных
времен, и никогда за ним не замечалось никакой чертовщины…
Сопя и хлюпая, стеная и ежась, он попытался было углубиться
в исторические изыскания, повествуя о заслугах своих предков и себя лично перед
предшествующими гланскими королями, но Сварог эти поползновения пресек
моментально и безжалостно, прикрикнув ледяным тоном:
– Предками тут не заслонишься. А передо мной у тебя заслуг
нет, одни прегрешения. Без лирики мне, а то сюда уложу! – похлопал он
ладонью по пытошной скамье. – И подрасти помогу, а то что-то ты у нас
коротковат…
Под чадящим факелом бесшумно примостился писец, нацелил
карандаш на бумагу с ловкостью человека, привыкшего споро работать и в столь
непритязательных условиях. Тяжко вздыхая, глэрд Рейт стал описывать историю
своего морального падения, попутно предаваясь самобичеванию и выдавая всех,
кого только мог вспомнить и припутать.
Как многое в нашей жизни, эти события развернулись
совершенно неожиданно. В одно прекрасное утро озадаченный дворецкий сообщил
хозяину, что с большим фамильным зеркалом в «доспешной зале» происходит
какая-то чертовщина. Прибыв на место происшествия, хозяин собственными глазами
убедился, что сказано, пожалуй, слишком мягко. Зеркало, как ему испокон веков и
полагалось, исправно отражало все одушевленные существа и все неодушевленные
предметы – вот только на той стороне лежал у самой рамы желтый предмет размером
с кулак, которого на этой стороне не было. Здесь его не было, а там он был.
Призванные в качестве независимых свидетелей племянник
глэрда и двое доверенных слуг с ходу констатировали, что ни хозяину замка, ни
дворецкому вовсе не чудится, – желтый предмет, словно бы металлический, а
формой больше всего напоминающий полушарие, и в самом деле лежит на той стороне
при полном отсутствии его аналога на этой.
Воцарилось тягостное недоумение. Все гипотезы, на какие
только хватало взбудораженной фантазии, не поддавались проверке
экспериментальным путем, поскольку никто представления не имел, как попасть в
Зазеркалье. Очень быстро сами собой на ум пришли древние легенды и жуткие
россказни о неведомых зазеркальных обитателях и их несомненной связи с тем,
кого негоже поминать к ночи, – да и средь белого дня произносить это
имечко неуютно.
Племянник, как человек юный и вольнодумный, стоял на том,
что из зеркала вовсе не обязательно приходят одни напасти, – есть и
легенды прямо противоположные, хотя их гораздо меньше. Дворецкий, как человек
старого закала, видел тут в первую очередь происки нечистого. Глэрд колебался
меж двумя крайностями, а слуг, в общем, особо и не привлекали к дискуссии.
В конце концов послали в деревню за Кривым Маком –
старикашкой вредным, хвастливым и пьющим, но все-таки обладавшим кое-какими
несомненными способностями колдуна и чертозная, в чем давно убедилось поколения
три крестьян, да и благородных дворян. Прибыв на место, Мак первым делом сожрал
бараний бок и насосался глэрдова лучшего пива от пуза, долго чванился и
расписывал свои подвиги, потом все же взялся за дело, побуждаемый частью звоном
золота под носом, частью угрозами стереть в порошок и подвести под стародавнюю,
но до сих пор официально не отмененную статью закона «о предерзостных ведунах».
Мак завонял весь первый этаж, сжигая какие-то сушеные корешки и зелья,
изрисовал дубовый паркет углем и мелом, забодал всех громкими невразумительными
заклинаниями, но все же в итоге твердо заверил, что никакой нечистой силы он
тут не зрит. Не зрит, и все тут, хоть ты тресни. Посовещавшись, ему поверили –
субъект, конечно, был своеобразный, но, по устоявшемуся мнению всей округи,
дело свое знал и профессиональной репутацией дорожил. Страхи рассеялись,
недоумение осталось.
На другой день, утречком, благодаря налаженной дворецким
сети внутризамкового стукачества, был вовремя изобличен и задержан один из двух
посвященных слуг, пытавшийся покинуть замок с тем самым желтым предметом в
кармане. После парочки затрещин и угрозы без всякого суда сгноить в подземелье
он признался, что на рассвете обнаружил эту штуку уже на этой стороне и
беззастенчиво прибрал к рукам, потому что по весу эта загадочная хреновина
больше всего напоминала то ли золоченый свинец, то ли золото.
Слугу заперли в подвал и снова послали за Маком, приказав
подать из кухни пиво и бараний бок. Часа два провозившись с загадочной
находкой, начадив и нашумев не меньше, чем в прошлый раз, Кривой не обнаружил
связи ни с черной магией, ни с нечистой силой. Тогда глэрд, севши на коня и
поскакавши в столицу – а столица та была недалеко от села, – явился к
знакомому ювелиру, которого знал давно и мог на него полагаться.
