Великие небеса, как обтягивал фигурку бархатный камзол!
Такова уж нехитрая и прямолинейная мужская логика: Сварог, уже довольно
избалованный здешними красотками (как-то незаметно для себя стал модной
достопримечательностью заоблачного бомонда благодаря своим земным приключениям
и их последствиям), все же не мог в присутствии Яны сохранять равнодушие. Но
меж томлением духа и конкретными практическими шагами зияла пропасть. Видимо,
виной всему – въевшиеся за долгие годы в плоть и кровь армейские стереотипы.
Как-никак это была императрица – особа номер один в системе строгой
субординации. Ухаживать за ней всерьез казалось столь же вопиющей
бесцеремонностью, как в прошлой жизни – ввалиться в кабинет маршала Советского
Союза, выставить на стол бутылку водки, примостить рядом горбушку, плавленый
сырок и, не выбирая выражений, предложить хлопнуть по граненому за все хорошее.
Должно быть, прошлое-то забывалось понемногу, но многое засело в подсознании…
А потому Яна казалась прекрасной и недоступной, как далекая
звезда с ночного небосклона (впрочем, любимой метафорой здешних поэтов для
данного случая была почему-то радуга). Насколько проще все было с чередой
доступных и прямолинейных светских красоток, яркими ночными бабочками
пропорхнувших через его спальню при насмешливом поощрении Мары, полностью
лишенной женской ревности…
– Я тебя смутила? – с любопытством спросила Яна.
– Не особенно, – сказал Сварог. – В конце концов,
все это естественно и даже банально… Я понемногу приобретаю светский лоск…
– Да, я наслышана, – кивнула она с безразличным видом.
И не стала развивать свою мысль, но посмотрела очень уж
многозначительно, заставив Сварога смущенно отвернуться к высокому стрельчатому
окну, за которым розовел над белыми облаками закат.
– Садись поближе, – сказала вдруг Яна. – И слушай
внимательно. Давай поговорим о более серьезных вещах. Как ты отнесешься к тому,
чтобы занять кресло канцлера? Верни на место нижнюю челюсть, пожалуйста. Говорю
тебе, начинается серьезнейший разговор о государственных делах.
– Я?!
– Вот именно. Ах да, ты, как и большинство, представления не
имеешь о некоторых важных событиях, приключившихся буквально вчера… – И она
продолжала с ясной, мечтательной улыбкой: – Я проявила себя жуткой самодуршей,
знаешь ли, узурпаторшей, тираншей… По сути, я совершила натуральнейший
государственный переворот, задуманный практически в одиночку, проведенный в
жизнь, не могу не похвастаться, блестяще. Я специально изучила и опыт кое-кого
из коронованных предков, и некоторые, мягко говоря, решительные шаги земных
королей, раздраженных излишним вмешательством в их дела всяких там парламентов…
Сварог мрачно спросил:
– Ты не про то ли намекаешь, как Конгер окружил драгунами
уитенагемот и разогнал его к чертовой матери?
– Совершенно верно, – с невинной улыбкой
благонамеренной девочки кивнула Яна. – Я, правда, не стала претворять в
жизнь план Конгера во всех деталях, а потому никого не били по шее рукоятями
мечей и не выбрасывали в окошки… Но суть и последствия, признаюсь, те же. Были
подняты по тревоге Бриллиантовые Пикинеры и Серебряная Бригада, Келл Инир
окружили боевыми машинам и на четыре часа изолировали от внешнего мира под
предлогом репетиции военного парада… Я одним указом отменила около сотни самых
замшелых установлений и правил. Ни Палата Пэров, ни Тайный Совет, эти скопища
болванов и чванных невежд, более не имеют ни малейшей возможности влиять на
государственные дела. Они решительно ни на что не смогут более влиять. Момент
был выбран, снова похвалю свое коварство, как нельзя более подходящий: оба
заведения после известных арестов кое-кого из их членов по делу «Черной
благодати» пребывали в ошеломлении и оцепенении. Я и ударила в самое сердце…
Каюсь, била не в сердце, а пониже пояса, но другого такого случая могло и не
представиться…
– Да это… – сказал Сварог растерянно. – Это же
революция!
– В какой-то мере, – ангельским голоском подтвердила
Яна. – И, что самое приятное, изменения необратимы. Старики – впрочем,
далеко не все – и особо стойкие ревнители традиций втихомолку ворчат по углам,
но никто не в силах чему бы то ни было помешать – любые попытки подпадают
под обвинение в государственной измене… Те, кто помоложе, искренне рукоплещут,
поскольку привыкли относиться к этим «заповедникам старичья» с тихим
презрением, люди дела, те, кто работает по-настоящему, довольны, а светские
бездельники и вовсе не способны на организованное сопротивление… Вот теперь
тебя проняло по-настоящему, я же вижу… Ты ведь тоже не принимал меня очень уж
всерьез? Взбалмошная девочка с отличной фигуркой, а? В общем, теперь я
правлю самовластно. Реальные нити управления – в руках Кабинета и
канцлера. Что скажешь?
– Ничего, – честно признался Сварог. – Слов нет.
Он прожил здесь достаточно долго, полтора года, был посвящен
во многие секреты – и мог в полной мере оценить размах свершившегося, его
значение и последствия. И Палата Пэров, и Тайный Совет – пережившие в свое
время многолюдные говорильни, согласно канонам тысячелетней давности имевшие право
дилетантски вмешиваться буквально во все, топить любую новую идею в бесконечных
дискуссиях, забалтывать проекты, которых попросту не понимали, приводя
специалистов в тихое бешенство. Управление делами Империи в одночасье
упростилось несказанно. И самое пикантное во всей этой истории то, что интересы
бюрократов вроде Костяной Жопы, надо полагать, не пострадали нисколечко, а
потому чиновничье племя, есть такое подозрение, выступило единым фронтом с
молодыми реформаторами – не столь уж это ново в истории человечества. То, о чем
они когда-то с оглядочкой шептались с Гаудином и его друзьями перед последней командировкой
Сварога на землю, вдруг стало реальностью.
– Ну как? – с живым интересом спросила Яна. –
Согласись, я гожусь не только на то, чтобы раздевать меня взглядом и
выпрашивать ордена?
Сварог помотал головой:
– Слов нет, ваше императорское величество.
– То-то, – важно, торжествующе сказала Яна. –
Рада, что ты оценил по достоинству мои скромные усилия и экспромты с дебютами…
Итак? Что скажешь насчет кресла канцлера? Я говорю совершенно серьезно.
– Подожди, – сказал Сварог. – Чем плох нынешний?
Все, что я о нем знаю, укладывается в простое определение – мощный мужик.
Совсем не стар, умен, его многие уважают, я не о светских хлыщах говорю…
– Не спорю. Но дело-то в том, что канцлер мне достался в
наследство. От отца.
– Ага, – сказал Сварог. – А тебе, значит,
непременно нужны новые люди? Никак с прошлым не связанные?
– Вот именно. Не столь уж оригинальная, зато эффективная
практика.
– Увы, не всегда… – сказал Сварог. – И это у
тебя – единственный мотив для смены канцлера?
– Ну, вообще-то… – протянула Яна.
Сварог подметил, что прежней уверенности у нее внезапно
поубавилось. И твердо сказал:
