Будто мерцающий алый уголек, будто видимый вовсе и не
глазами…
Он отвернулся. Двинулся по галерее, опоясывавшей весь второй
этаж, не поворачивая больше головы к странному огню в ночном небе, но чувствуя
его присутствие. Оказавшись у окна кабинета, заглянул внутрь.
Господа высокие министры, несмотря на поздний час, трудились
рьяно. Мара сидела у компьютера, всеми десятью пальцами колотя по белой
клавиатуре, над синим усеченным конусом вспыхивали географические карты,
какие-то таблицы и списки, изображения гербов, орденов и мундиров, проплывавшие
сверху вниз и снизу вверх, сразу из трех прорезей тянулись белоснежные листы,
то недлинные, то скручивавшиеся в свитки. Примостившийся на резном подлокотнике
ее кресла Карах временами вставлял словечко – и Мара то отмахивалась резким
движением плеча, то выслушивала внимательно. Все прилегающее к столу
пространство было завалено листами и свитками, эскизами ярких мундиров,
картами.
Оба министра, как и полагалось в приличных королевствах, уже
были титулованными господами. По размышлении Сварог присвоил Маре титул графини
– чтобы не баловать ее особенно, с расчетом на будущее и возможные повышения за
усердную службу, а Караха, изрядно поломав голову над нестандартностью
ситуации, сделал-таки бароном. Новым циркулярам, о которых упоминал Костяная
Жопа, это, если придирчиво вдуматься, все же не противоречило: ими запрещалось «возводить
в дворянство и присваивать титулы неразумным существам, не принадлежащим к роду
человеческому». И только. Здесь опять-таки крылась юридическая лазейка, простор
для опытного крючкотвора: с одной стороны, Карах к роду человеческому
безусловно не принадлежал, с другой же, как ни примеривайся, был существом
вполне разумным, а следовательно, под циркуляр не подпадал. Именно так, мудро
рассудив, решили обожавшие Сварога старцы из Геральдической коллегии – и
недвусмысленно намекнули, что ждут от него очередных сложных сюрпризов,
скрашивающих их скучнейшее доселе бытие. Сварог обещал непременно что-нибудь
придумать…
Сварог тихонько вошел. Мара через плечо бросила на него
затуманенный взгляд, бормоча:
– Королевский казначей обязан пребывать в ранге коронного
советника… Тьфу ты, голова идет кругом!
– Ты, случайно, не слышишь каких-то странных звуков? –
спросил Сварог насколько мог небрежнее.
В ушах у него стоял пронзительный вой. Мара вяло улыбнулась,
пожала плечами:
– Только бумажное шуршанье. У меня этот звук скоро в ушах
торчать будет, как пробки…
– А ты, Карах?
Серенький домовой выглядел понурым и неуверенным – дело
тут, конечно, не в усталости, а в том, что он вопреки загадочным правилам
этикета все же поневоле вторгся на территорию своего коллеги, вошел в замок.
– Да вроде бы ничего такого… – сказал он грустно.
– Иди за мной, – мотнул головой Сварог в сторону
галереи. – А ты работай, работай, никаких вопросов…
Карах послушно плелся за ним, жался к ноге. Нагнувшись,
Сварог привычно подхватил его, посадил на плечо и, стоя у балюстрады, показал в
ночное небо:
– Вон там, левее филина… левее флюгера, я имею в виду.
Светится там что-то красное или мне чудится?
– Над той крышей?
– Ага.
– Я же тебе говорил, хозяин, а ты не верил, – тихонько
сказал ему Карах, щекоча ухо пушистой мордочкой. – Это и есть Багряная
Звезда… – В его голосе сквозило удивление. – Оказывается, ты ее тоже
можешь видеть, кто бы мог подумать… Я-то решил, что только такие, как я, могут…
– Красная? И словно бы мерцает? И в глазах какое-то неприятное
давление чувствуется?
– Ну да. Не надо на нее долго смотреть, не стоит… Маре бы
показать, только ей все равно не докажешь, она-то не видит… Потом-то все
увидят, да поздно будет…
– А никакого воя ты и в самом деле не слышишь? –
спросил Сварог упрямо.
– Да нет, ничего такого. Тишина кругом. Хозяин… Это все
неспроста…
– Удивительно верное замечание, – фыркнул
Сварог. – Ладно, иди работай. Маре – ни словечка ни о чем таком. Коли уж
она и не видит ничего, и не слышит… Ну, живенько!
Едва Карах проворно скатился с его плеча и нырнул в дверь,
Сварог направился назад.
И сообразил вдруг, что непонятный вой, столь досаждавший
ему, исчез. Напрочь. Его больше не было слышно. Словно повернули выключатель.
Ощутив нешуточное облегчение, Сварог выдохнул полной грудью.
Голова по-прежнему побаливала и глаза жгло, словно туда сыпанули песку, но это
уже были классические симптомы бессонницы, не имевшие ничего общего с
загадочными странностями. Он почти вбежал в спальню, раздеваясь на ходу, швыряя
одежду куда попало. Осторожно обошел спящего Акбара, чтобы не наступить в
полумраке верному псу на хвост или на лапу, нырнул в постель, в безупречную
чистоту прохладных простыней. Уткнулся лицом в подушку, яростно пытаясь нырнуть
в сон, в беспамятство, пока снова не послышался загадочный вой…
…Он шагал сквозь странные препятствия, напоминавшие
хаотичное нагромождение сгнивших остовов множества кораблей, – повсюду
ряды насквозь проеденных разрушением досок, то прямых, то плавно выгнутых,
похожих на исполинские скелеты длиннющих змей, – но все же это были доски,
пахнущие сырой прелью гнилого дерева, серо-зеленые, полурассыпавшиеся. Не было
ничего, хотя бы отдаленно похожего на проход, коридор, – и Сварог шел
напрямую, грудью, всем телом наваливаясь на закрывавшие путь переплетения
хрупких досок. Они уступали напору, с едва слышным шорохом разваливались,
осыпая трухой – невесомой, густой, забивавшей нос, глаза, уши. Их не
становилось меньше, впереди, сколько он ни шел, вставали все новые
нагромождения, лабиринты, груды…
Он не знал, где оказался, куда идет и зачем. Знал только,
что не должен останавливаться, – и продолжал шагать, всем телом проламывая
преграду. В том, что сгнившие доски так легко уступали его напору, как раз и
таилась мучительная странность происходящего.
Не было ни темноты, ни света. Непонятно, как это могло
получаться, но именно так и обстояло – мир без темноты и света, без теней,
отчетливо различимый далеко вперед и в стороны, клубившийся трухлявыми облаками
древесной крошки…
Сон? Или явь? Непонятно. Кажется, кто-то крадется следом. И
это плохо, это тревожно, это страшно. Сварог несколько раз оглядывался, ясно
видел оставленный им в этом переплетении туннель, но всякий раз нечто
ухитрялось стремительно отпрянуть за ближайшую доску. А ведь оно было там,
было, за ним кто-то крался с самыми что ни на есть дурными намерениями, не
приближаясь отнюдь не из страха, а скорее уж из желания как следует помучить,
подленько натешиться страхом и неизвестностью.
Отчего-то, подчиняясь тем же неведомым правилам, он не мог
не только остановиться, задержаться, но и повернуть назад. Брел, как автомат,
проламывая грудью, плечами, лицом гнилые доски. Чересчур реально для сна…
