С этой мыслью я и направился в королевский парк.
Было еще утро, поднялись только слуги, а господа почти все еще изволили нежиться в постелях. Во всяком случае, сейчас на дорожках и аллеях не виднелось ни души. Перебирая в уме различные варианты начала «воспитательной беседы», я не спеша брел по одной из дорожек, когда увидел впереди знакомый рыжий силуэт. Кот направлялся как раз мне навстречу, тащил в пасти что-то большое, белое.
— Кис-кис-кис! — стараясь, чтобы мой голос звучал невинно и ласково, позвал я.
Рыжий котяра подошел и положил к моим ногам… кролика! Толстого кролика с черным носом, хвостиком и ушками, профессионально убитого укусом в горло. Освободившись от ноши, кот сел, обвил хвостом лапы и гордо выпятил грудь: «Хвали меня, любимого!»
— Ты что это притащил? — поинтересовался я, поднимая охотничий трофей за задние лапки.
— М-мф! — ответил кот. Дескать, это кролик, не видишь, что ли?
— Откуда ты его взял?
— Ум-м-м, — произнес кот. Дескать, не волнуйся, хозяин, там еще есть!
— Да ты хоть понимаешь, что натворил, пришелец? И что с нами сделают, если узнают? — Я воровато оглянулся по сторонам.
Кот только философски шевельнул хвостом. Поняв, что спорить с рыжим нахалом бесполезно, быстро содрал с себя куртку и осторожно, чтобы не запачкаться кровью, завернул в нее кроличью тушку. После чего, махнув рукой котище, направился обратно.
Обогнул угол дворца — и сразу понял, что не только мне приспичило побродить по парку в столь ранний час. Под одним из балконов, раздвинув мощным торсом кусты роз, стоял высоченный герцог Парута и, запрокинув голову, терзал лютню, завывая с полной самоотдачей и не замечая никого и ничего вокруг:
Я вас люблю! Почти что как казарму!
Я вас люблю и думаю о том.
Придется взять свою гвизарму
[5]
И бросить мой родимый дом.
Я вас люблю! Нет просто сил моих!
Что там — вы лучше всех, не надо мне других!
И этот плац сегодня вам я посвящаю,
И этот рвущийся наружу стих.
Я вас люблю! Куда теперь деваться!
Иль на войну какую записаться?
Я в это чувство влип со всех сторон.
О, дайте мне собой полюбоваться,
Поднявшись на минуту (лучше бы — на часик!) на балкон.
Голос у герцога был отличный — громкий. Таким голосом хорошо командовать на плацу: «Напр-раво, кру-гом! Шагом марш!» Или во время боя: «Мечи наголо! Вперед, собакины дети!» Но вот петь им серенады под окнами предмета своей страсти, пожалуй, не стоит. Трудно даже в наше неискушенное время найти ценителя столь оригинального тембра. Да и терзание беззащитной лютни трудно было назвать музыкой — скорее длилась изощренная пытка ни в чем не повинного инструмента, ибо бравый герцог использовал лютню на манер бубна.
Есть такая птица — глухарь, которая во время пения ничего не слышит вокруг себя. На гербе герцога явно должна была красоваться именно она, поскольку сэр Ларан, увлеченный пением, не только ничего не слышал, но и не увидел, как на балкон вышел заспанный предмет его страсти — леди Имирес, кутающаяся в халат и отчаянно скрывающая зевоту. Лицо у нее было при этом такое кислое, что я невольно посочувствовал герцогу Паруте.
Не-ет! Я должен это видеть! Я залег за кустами, прижав к траве кота.
— Между прочим, на дворе без пяти минут осень! — сварливо начала принцесса.
— А… у-у… Э-э… Да?! — выдал влюбленный герцог. — Но ваши глаза сияют, как два сигнальных факела, и согревают всех своим светом!
— Почему…
— А они у вас большие и, — вдохновенно перебил герцог, но леди Имирес скривилась еще больше, — и… а… ну… сияют, вот!
Я даже пожалел, что со своего места мог видеть только герцогский затылок, багровый от мысленного напряжения.
— Почему? — улучив миг, слегка повысила голос принцесса, скривившись еще больше оттого, что ее перебили.
— Большие потому, что они такие… ну как штурмовые шиты… — Сэр Ларан взмахнул руками, демонстрируя их размах. — Ну и… э-э… выразительные! Да!
— Почему, — в голосе девицы прорезался сварливый визг, — несмотря на то, что скоро осень, у меня под окном с утра пораньше длится этот кошачий концерт?
Сэр Ларан огляделся по сторонам с некоторым удивлением:
— Но помилуйте, здесь нет никаких кошек!
— Мр-ряф? — возмущенно выдал котяра. Дескать, а я-то кто тогда?
— Впрочем, — тут же родил герцог гениальную идею, — если они вас действительно раздражают, я пойду и разгоню их!
— Вот-вот! — подхватила леди Имирес. — Идите! Идите-идите в… То есть пока не переловите всех кошек, на глаза мне не показывайтесь!
Ее указующий перст уперся куда-то в горизонт, и сэр Ларан слегка поник.
— А с кошками… — робко начал он.
— А вот с кошками возвращайтесь! — отрезала принцесса.
— Сейчас! — немедленно просиял несчастный влюбленный. — Сию минуту! Вы не успеете опомниться! Это я мигом!
И он галопом, размахивая лютней, словно секирой, устремился прочь, давя кусты с энергией лося и вопя во все горло: «Кис-кис-кис, собаки!»
— Пора и нам отсюда убираться. — Я толкнул кота и задом-задом стал выбираться из кустов.
— Слизняк? Это ты? Я не ошиблась?
Вот влип!
Мне пришлось встать, опустить взгляд — ни дать ни взять, вышколенный слуга, который прекрасно знает, как надо себя вести в разговоре с благородными господами.
— Что ты здесь делаешь?
— Ничего, ваше высочество, — тяжело вздохнул. — Просто так… шел мимо…
— Он шел мимо! — фыркнула девица.
— Кота искал!
Кот рядом со мной обреченно прикрыл морду лапами.
— Кота! И ты туда же! — Принцесса вдруг расхохоталась, навалившись грудью на перила балкона. — Ох, насмешил! Надо же, какое совпадение!
Я терпеливо ждал, пока она отсмеется.
— И где он?
Я за шкирку приподнял рыжего зайце-кроликолова. Тот обвис в моих руках жалкой пушистой тряпочкой, закатив глаза и поджав лапки с самым скорбным видом — дескать, пожалейте сироту бесприютную, сами мы не местные, дом сгорел, вещи украли…
— Боже мой! — опять захихикала принцесса. — И в самом деле, кот! Настоящий! Живой!
Брошенный в мою сторону снизу вверх косой взгляд красноречиво намекнул: «Чуть живой…»
— Пожалуйста, — дождавшись, пока ее высочество отсмеется второй раз, попросил я, — отпустите меня!
— А куда? Ты что, спешишь?
— Да, ваше высочество, у меня много дел.
