Он шумно вздохнул, защелкнул патроны в обойму, обойму в
рукоятку, спросил:
– А еще водка есть?
Безымянные монголы, мешая друг другу, торопливо полезли в
шкафчик.
Назад Сварог возвращался тепленьким, бодрым и совершенно
бесстрашным. Он передернул затвор, вдобавок еще взвел курок, чтобы не
полагаться на самовзвод. Сие было чревато – случалось, «Макар», лежа в кобуре
или в кармане, сам собой срывался с предохранителя, бабахал самостоятельно, и
хозяин получал пулю – в соответствии с присущим ему везением или невезением. Но
Сварог хотел подстраховаться.
Он шагал, браво покачиваясь, держа курс на скудные огни
военного городка и услаждая себя песней из французского репертуара:
Его отец был арлекином,
а мать наездницей была.
И с колыбели был подкинут
он в мир добра и зла.
А колыбель его висела
над самой клеткой льва,
и слышал мальчик то и дело
судьбы своей слова:
«Ты был рожден акробатом,
твой долг – менять города…»
Когда-то, в полузабытые времена больших несбывшихся надежд,
он пел ее под гитару по-французски, а сейчас помнил только вариант на языке
родных осин. Земля под ногами оставалась твердой, разве что норовила, стерва,
то и дело вздыбиться и заехать под коленки. Нохор не появлялся. Под луной
замаячил справа сутулый, чутко присевший снежный человек алмасты – но этот
перебросками во времени не занимался и вряд ли сам знал точно, в каком времени
живет. Для ученых он был загадкой, для читающей публики сенсацией, а для
местных жителей – неопасной вонючей тварью, обитавшей поблизости с незапамятных
времен и потому столь же привычной, как закат или понос. Белые люди в военной
форме поначалу принимали его за алкогольную галлюцинацию, но потом тоже
приобвыклись, если не считать озверевшего от безделья особиста, полагавшего
здесь замаскированные китайские происки.
Сварог поднатужился и гаркнул:
– Зашибу, сука!
Алмасты отпрыгнул не сгибая колен и припустил во мрак, в
котором благополучно и растворился. Он уже успел понять, что от белых людей в
военной форме нужно спасаться галопом.
– Это нормально, – сказал сам себе Сварог голосом то ли
Горбачева, то ли Кашпировского, идиотски захихикал и пошел дальше под огромными
звездами.
В эту ночь его так и не потревожили. Утречком он отпился
холодной водой и поскорее убрался подальше от семейного очага, пока жена не
обнаружила исчезновения золота. Насколько позволяли служебные обязанности и
распорядок дня, он то и дело уединялся, откровенно нарываясь. Да так и не
нарвался. Начал даже подозревать, что удрученный провалом эксперимента шаман
умер от инфаркта или был сгоряча укорочен на голову.
Домой возвращаться как-то не тянуло. Он без всякого
удовольствия забрел в гости к замполиту Ульянову (ни с какого боку не
родственнику). Ульянов без всякой фантазии кушал водку и был мрачен, как
никогда, – в голову ему стукнуло, что в нынешние бурные психопатические
времена его под горячую руку причислят к родственникам вождя трудящихся всего
мира и, чего доброго, положат в Мавзолей. Симптомчики были знакомые,
означавшие, что к ночи из холодильника полезет Карл Маркс, и придется бежать за
доктором Зуевым, который Карлу непременно прогонит, если только сам не будет
гонять друидов. Правда, если подумать, для замполитовой печали были все
основания – ходили стойкие слухи, что в ближайшее время замполитов ликвидируют
как класс, а ничего другого Ульянов как-то не умел, да и не особенно-то
порывался учиться, честно говоря. На сковородке у него догорал разодранный по
страничкам партбилет – но Ульянов, как выяснилось, к демократам примыкать вовсе
не собирался, просто разочаровался в родной партии, разучившейся делать
перевороты. Сварог выпил водки, пожелал Ульянову приятной беседы с Карлом
Марксом и направился к археологам.
На полдороге его и достало – и качественно. Он вошел в сухую
твердую землю, как утюг в ведро с водой, чисто по привычке побарахтался
немного, но потом опомнился, зачем-то поднял руки над головой, решив, что так
пойдет легче, – и провалился из солнечного дня в ночь. Поблизости жарко
пылали высокие костры, ржали лошади, вокруг стелился странно тяжелый,
устойчивый дым из причудливых курильниц на затейливых ножках, и шаман,
целехонький и здоровехонький, разразился столь радостными воплями, что голова его,
похоже, еще миг назад и впрямь висела на волоске.
А Нохор смотрел на Сварога с нехорошим удовлетворением, как
на желанную долгожданную игрушку, улыбался во весь рот, и у висков покачивались
черно-бурые лисьи хвосты и еще какие-то плоские золотые висюльки, дракончики и
кони. Сварог медленно и плавно, как во сне, опустил руку, дернул большим
пальцем клапан кобуры.
– Ну и пришлось же за тобой побегать, – сказал
Нохор. – Как за капризной девкой, право слово. Ничего, все позади… – И
приказал, не оборачиваясь: – Приведите ему коня.
Кто-то, невидимый за пламенем костров, припустил прочь,
отчаянно стуча сапогами. Все так же медленно и плавно Сварог поднял руку,
отводя большим пальцем ребристый язычок, он успел еще испугаться, что по
неведомым законам колдовства перенесенный в другое время порох не вспыхнет, а
пружина не распрямится, – и тут же, в некий растянутый на долгие минуты
миг, ощутил, как освобожденный ударник пошел вперед, и кусочек свинца в
обтекаемой медной оболочке ввинтился в нарезы, подпираемый упругим,
удлинявшимся цилиндром раскаленного газа, коричневая гильза неспешно ушла
вправо по параболе… Кажется, рядом вопили, звенели оружием, выхватывая мечи на
бегу, кто-то проломился прямо сквозь костер черным чертом в ворохе
ало-золотистых искр – но вокруг Сварога уже смыкалась мутная пелена, и, стреляя
второй раз, он уже плыл посреди этой пелены в непонятном направлении, видел
еще, как прямо перед ним, перед дулом пистолета, возникла в сером тумане дыра с
неровными краями, и в ней виднелись далекие костры с мелькавшими на их фоне
черными, неправдоподобно четкими силуэтами – а потом исчезли и дыра, и туман.
Сварог стоял почти на том же месте, впереди виднелся раскоп, а пистолет был в
руке. Чисто машинально он выщелкнул обойму, большим пальцем вышелушил коричневые
кургузые патроны. Их оказалось пять. Шестой, дело ясное, сидел в стволе,
загнанный туда предыдущим выстрелом, – а две золотых пули остались в
неизвестном прошлом. Значит, удалось. Произошло так быстро, буднично и скучно,
что на душе стало не радостно, а скучно и больно. Сказкам положено кончаться
как-то не так – то ли веселее, то ли необычнее.
Но по дороге к раскопу Сварог пришел к выводу, что сказки
всегда кончаются именно так – скучно и буднично. Никто не заглядывал в те
будни, что простираются за словами «Тут и сказке конец» – а это еще не конец,
там обязательно должно что-то происходить, ведь живы положительные герои и даже
часть отрицательных, и удачливому принцу причитается полкоролевства, а
спасенной принцессе не обойтись без законного брака, она же не подзаборная
какая-нибудь и не кухаркина дочь. Голова дракона (или тролля) валяется в пыли
под забором на заднем дворе, куда ее откатили пинками кухонные мужики, чтобы не
мешала таскать с ледника говядину и запечатанные жбаны. У царевны (или принцессы)
нет ни одного приличного платья, и нужно ее срочно обшивать, старшие сыновья на
стенку лезут от злости, и их вполне можно понять: они, скорее всего,
старательно и серьезно готовились к восшествию на трон, изучали экономику,
финансы и военное дело, пока младшенький в обществе говорящих серых волков
болтался за тридевять земель (к тому же наверняка без паспорта и подорожной,
так что дипломатам теперь отписываться не одну неделю). Министры ломают голову,
как надлежащим образом разделить королевство пополам, не разрушив устоявшихся
хозяйственных связей, не задев границы баронских имений и общинных выпасов.
Если там есть биржа, она на всякий случай паникует, и курсы иностранных денежек
скачут самым причудливым и идиотским манером. Простонародье, усмотрев реальные
шансы на лишний уикэнд, гуртуется в кабаках и у дворцовых ворот – вдруг выкатят
бочку? Один папаша-король на радостях надрался и тискает фрейлин. А сам принц
сидит в горнице и понемногу начинает соображать, что начинается скучная
будничная жизнь, потому что спасенная принцесса, став законной супругой, черта
с два отпустит освобождать других принцесс и рубать драконов, ибо женщины
невероятно практичны. В общем, болото, не зря же умница волк предупреждал, что
больше они не увидятся…
