– Non, – сказал Жан-Клод. – Ты останешься.
Реквием показал здоровой рукой:
– Посмотри на ее лицо, услышь, как у нее редок пульс.
Ее тело на меня не реагирует. Она даже меня не видит в этом смысле.
– Анита тебя видит, или тебе никогда не пришлось бы
дважды питать ее ardeur.
С этими словами Ашер обошел Жан-Клода по широкой дуге, чтобы
взобраться ко мне на кровать. На его лице было выражение, которого я еще не
видела – стремление, почти яростное, но не так чтобы несчастное.
Он тронул меня за лицо, и прикосновение было прохладным – он
не питался еще сегодня.
– Впервые с тех времен, как я умер, я проснулся до
полудня. – Он потянулся ко мне, будто для поцелуя. – Столько силы
бежит в моих жилах, даже без крови. Чудесное ощущение.
Он остановился, чуть не дойдя до моих губ, так близко, что
неправильным казалось не сократить дистанцию до поцелуя. Я так и сделала.
Я думала, что это просто будет утренний приветственный
поцелуй – приятный, но не сексуальный. Но, чтобы поцелуй получился
целомудренным, нужно согласие двоих, а у Ашера настроение было ну никак не
целомудренное.
Губами и языком он входил мне в рот, и я таяла в его
поцелуе, танцевала языком по острым кончикам клыков, скользила между ними,
глубже, глубже ему в рот. Он прижимал нас друг к другу, руки шарили по моему
телу, одна развязала мне пояс халата, и наши обнаженные спереди тела вдруг
коснулись друг друга. Я даже не успела заметить, когда он свой халат распахнул,
но соприкосновение наших обнаженных тел бросило мои руки под ткань его одежды,
гладить спину и ягодицы. И когда я ладонью охватила эту скользящую гладь, он
отодвинулся заглянуть мне в лицо, и то, что там он увидел, мелькнуло яростной
улыбкой у него самого, и голос его прозвучал хрипло и с придыханием.
– Дай мне крови.
Я ответила просто:
– Да.
Он запустил руку мне в волосы, да так, что даже больно стало
– чуть-чуть. Я даже ахнула, но совсем не только от боли. Это было от ощущения,
что одним этим резким жестом он может обнажить мне шею и держать обнаженной,
пока будет пить. Пусть я никогда не признала бы этого вслух, но именно немножко
грубой силы вот такое со мной делало. Ашер запустил руку глубоко мне в волосы,
дернул, заставил меня тихо вскрикнуть. Не совсем от боли.
Свободная рука нашла мои запястья, сдвинула их вместе у меня
за спиной, халат соскользнул у меня с плеч. Ашер оттянул мне голову вбок, и его
лица не стало видно, но я видела нас с ним в большом зеркале на той стороне
комнаты. Халат темной рамой охватывал белизну моего тела. Он покрывал наши
руки, но мало что еще, и в зеркале казалось, что руки у меня связаны. От этого
зрелища мне захотелось вырваться, и Ашер сжал руку, чуть-чуть травмируя мне
запястья, лишь настолько, чтобы я ощутила, что мне не вырваться. Я ему
доверяла. Доверяла настолько, что позволяла так держать.
Какое-то движение в зеркале – там отразился Жан-Клод. Халат
на нем был застегнут и завязан, но глаза горели полночным огнем.
– Многовато публики для ma petite.
– Она не возражает, – ответил Ашер.
– И ты не находишь это странным?
Ашер, казалось, попытался подумать, но потом сказал:
– Не знаю. Кажется, мне трудно думать, держа ее в
объятиях. – Он оглядел комнату. – А от их присутствия думать еще
труднее.
– Все охранники или кто-то из них? – спросил
Жан-Клод.
– Римус… – Ашер глянул в дальний угол, – и
вот этот новый.
– Пепито? Ты его ощущаешь так же сильно?
Из мышц Ашера стало уходить напряжение, мне этого не
хотелось. Я хотела, чтобы он пил. Мне это нужно было.
– Не останавливайся, – попросила я, –
пожалуйста, не останавливайся.
Ашер посмотрел на меня своими горящими глазами. Будто искал
на моем лице какой-то знак.
– Ты хочешь, чтобы я взял тебя сейчас, на глазах у
охраны?
Я еще как хотела.
– Да, Боже мой, да!
Он посмотрел на Жан-Клода:
– Что-то здесь не так.
– Не так, и все так, – ответил Жан-Клод. – Он
подошел к краю кровати. – Ты завладел ею полностью. Ты можешь сейчас
делать с ней все, что хочешь, но когда она протрезвеет, она тебе этого не
простит.
Ашер повернулся ко мне. То, что он увидел, его успокоило,
убрало свет из его глаз.
– Анита, ты здесь?
Сперва вопрос показался мне бессмысленным, а потом я
ответила:
– Я здесь, Ашер, здесь.
Какой-то частью сознания я услышала собственные слова, и
подумала, что уже это где-то слышала. Я закрыла глаза, стараясь не видеть лица
Ашера, и это помогло – отвернуться. Я поняла, где я слышала эту фразу: от
Реквиема. Я повторяла слова Реквиема, когда он был под моим гипнозом. Ашеру
случалось подчинять меня раньше, но никогда так, никогда так сильно.
Воспоминание о Реквиеме помогло мне думать яснее, но закрыть
глаза – это помогло больше. Я слишком была большой рыбой, чтобы взгляд Ашера
мог меня удержать, но от взгляда в его глаза я просто потеряла себя. Когда я
глядела в глаза Огюстина, это меня не унесло, так почему же у Ашера взгляд
оказался сильнее, чем у мастера города с возрастом в две тысячи лет? Я должна
была быть иммунной к взгляду вампира. Моя некромантия и метки Жан-Клода должны
были охранить меня.
Ашер отпустил мои руки. Я почувствовала, как он отодвигается
от меня. Тогда я открыла глаза и запахнула на себе халат.
– Что происходит? – спросила я.
Жан-Клод спросил, не двигаясь с места:
– Ma petite, ты пришла в себя?
– Кажется, да. – Я посмотрела в лицо Ашера, но он
отвернулся, закрылся водопадом золотых волос. – Ашер, гляди на меня.
– Я не хотел зачаровывать тебя взглядом. Даже не знал,
что мой взгляд может тебя захватить.
– Раньше он не был на это способен, – согласилась
я и посмотрела на Жан-Клода. – Что происходит? Я была зачарована, как
Реквием до того, как я его освободила.
– Non, ты смогла вырваться, когда поняла, что
случилось.
– Да, но почему это вообще случилось? Что случилось и
почему? И не уходи от моего вопроса, Жан-Клод, я хочу знать.
Он то ли наклонил голову, то ли пожал плечами – одновременно
и извинение, и жест «я-не-знаю».
– Недостаточный ответ. Ты знаешь, что случилось.
– Я знаю, что, по моему мнению, случилось.
– Хорошо, так скажи нам.
Я слезла с кровати, чтобы лучше поправить халат.
– Все наши набрали силы от того, что мы сделали с
Огюстином. Ашер очень давно уже мастер вампиров, но никогда у него не было
многих из тех сил уровня мастера, которые среди нас считаются сами собой
разумеющимися.
