– Я хотела, чтобы ты освободился и был самим собой. Это
мы и получили.
Он покачал головой и вздрогнул, будто сейчас только у него
заболели синяки. Потом оперся спиной на груду подушек, чтобы не беспокоили
грудь и живот, и устроил раненую руку поудобнее.
– Это было как под наркотиками – ничего не болело,
когда ты меня касалась. Теперь я свободен, но болит это все зверски.
– Разве оно не всегда так? – улыбнулась я. Он
снова был самим собой.
Я оглянулась на других вампиров. На Элинор, все еще
сжимающую спинку своего кресла. Ощутила ее. Почувствовала, как вкус мороженого,
которое можно собрать в шарик и лизнуть. В основном сливочное, но с шоколадной
крошкой. Посмотрела на Лондона. Точно не сливочное, что-то более темное,
маслянистое, полное хрустящих крошек. Нечестивец ощущался как глазурь,
шоколадная глазурь, которую можно размазать по коже и слизывать дочиста. Я
встряхнула головой, отгоняя эти образы, и посмотрела на Истину, все еще
жмущегося к камину. Что-то свежее и чистое, клубника, может быть, клубничное
мороженое, тающее на коже, и его можно слизнуть, и присосаться к прохладе
вокруг сосков…
– Анита! – Голос Жан-Клода. – Анита, это
нужно прекратить.
Он никогда не называл меня Анитой. Услышав свое имя, я
повернулась к нему.
– А почему твоего вкуса я не чувствую?
– Потому что я твой мастер, а не игрушка для твоей
силы.
Выражение его лица напугало меня, потому что он был напуган.
Облизав сухие губы, я сказала:
– Наверное, это и есть ответ на наш вопрос. Не надо мне
трогать чужих вампиров.
– Да, – сказал он. – Да. – Он стоял у края
кровати. – А теперь отключи это.
Я не сразу поняла, о чем он. Некромантия, ее надо опять
отключить.
Я закрыла глаза и стала втягивать ее в себя. Тянула сильно,
еще сильнее, закрывая и сжимая этот метафизический кулак все туже и туже. Но
было так, будто ладонь слишком маленькая, чтобы ее удержать. Сжать можно, но
вытекает наружу, будто песок сжимаешь в горсти. Нет, неправда. Я не хотела это
прекращать – так хорошо было просачиваться в вампиров, куда приятней, чем
играть с зомби. И как только я поняла, что это я сама позволяю кулаку протекать,
я смогла его закрыть. Это было почти больно, но я закрыла. Смогла. Но мелькнула
мысль, не наступит ли когда-нибудь день, когда силы будет столько, что не смогу
я ее полностью перекрыть? Об этом надо будет поговорить с моей наставницей в
магии, Марианной. И чем раньше, тем лучше.
Открыв глаза, я спросила:
– Теперь как?
– Теперь хорошо, – ответил он, но не слишком
довольным голосом.
– Это было страшно, – сказала Элинор. – Я
ощутила твою силу, будто ты лижешь мне кожу, лижешь…
Она вздрогнула, и не от наслаждения.
– Прости, – ответила я.
– Ты могла меня подчинить, – сказал Лондон. –
Загипнотизировать, как я человека. Могла, я это чувствовал.
– Ты должна исправить то, что сделала с моим
братом, – заявил Нечестивец. – Или привязать меня так же, как
привязала его.
Я кивнула:
– Давай потом об этом побеседуем, ладно? На сегодня я
уже по горло сыта.
– Ты мне обещала, – напомнил Нечестивец.
Я вздохнула:
– Послушай, я не знала, что взять кровь у меня вместо
Жан-Клода – это будет такая большая разница. Я старалась как лучше, Нечестивец.
Истина умирал, когда я предложила ему кровь. Я спасла ему жизнь, если я
правильно помню, так перестань на эту тему собачиться.
Я злилась, потому что чувствовала свою вину, а меня это
почти всегда злит.
– Анита как-нибудь в другой день займется вашими
проблемами, – сказал Реквием. – А сегодня день мой.
Что-то в его тоне заставило меня обернуться к нему. Он
лежал, будто страдал от ран, но выражение его лица не говорило о боли. Скорее,
о предвкушении.
– Что это ты задумал, Реквием? – спросила я.
– Просто вспомнил, что тебе еще предстоит питать ardeur
перед всей этой честной компанией.
Я покачала головой:
– Что-то меня не вдохновляет эта мысль.
– Испытание в том, чтобы проверить, что будет, если ты
начнешь питать ardeur на глазах у наших гостей. Мы уже знаем, что некромантию
перед ними ты использовать не будешь, но этот вопрос все еще не был решен.
Я покачала головой:
– По-моему, был.
– Я здесь солидарен с Анитой, – сказал
Лондон. – Никакого ardeur'а перед нашими гостями. Ничего такого на глазах
других мастеров.
– Не нам решать, – возразила Элинор.
– Вы думаете, что я ошибаюсь? – спросил он.
Не ответил никто, так что пришлось мне.
– Нет, ты не ошибаешься. Мои силы слишком
непредсказуемы, чтобы использовать их сейчас публично. Мне придется чертовски
крепко закрываться щитами.
– Может быть, ты и можешь в такой степени управлять
своей некромантией, – сказал Реквием, – но ardeur еще не укрощен и не
взнуздан.
– Она только что освободила тебя, – сказал
Нечестивец. – Как ты можешь хотеть, чтобы она снова тебя поработила?
– Я не хочу снова быть рабом, но я хочу, чтобы она на
мне напиталась. И хочу так, как давно уже ничего не хотел.
Я обернулась к Жан-Клоду:
– Так он свободен или нет?
– Ты вернула меня обратно, и я теперь могу выбирать,
Анита.
Я посмотрела на него:
– Не понимаю.
– Ты сказала, что не будешь питать от меня ardeur, если
я не освобожусь и не верну себе возможность выбирать. Ты сказала, что это было
бы изнасилованием, если у меня нет выбора.
– Не знала, что ты запомнил все, что я говорила.
– Запомнил.
– Я думаю, что сейчас питать на тебе ardeur было бы
слишком опасно.
– Ты поклялась, что будешь питаться от меня, если я
освобожусь. Я освободился.
– Я тебя освободила.
– Ты уверена? Ты уверена, что моя воля тебе не помогла
чуть-чуть?
Хотела я сказать, что уверена, но…
– Не знаю.
– Тогда я выбираю, чтобы ты кормилась.
Я все качала головой.
– Пируй, Анита, пируй на моем теле, пей глубоко из моей
воли, пока она не прольется на тебя подобно крови.
– Ты еще не можешь ясно мыслить.
Я встала и пошла прочь – он поймал меня за руку, одним из
тех движений, за которыми не уследить.
– Я сделал не тот выбор, который сделала бы ты на моем
месте. Я не сказал того, что ты хотела от меня услышать, но я свой выбор
сделал.
