Ну, все, вот оно. Я сказала правду.
– Я не хочу быть только с тобой, Ричард. Не хочу терять
ни Мику, ни Натэниела, ни Жан-Клода.
– То есть если бы я сказал «выбирай», то потерял бы
тебя.
Я подумала: «Ты давно уже меня потерял, Ричард». А вслух
сказала:
– Я не могу быть только с одним мужчиной, Ричард, и ты
это знаешь.
– И даже если ardeur остынет, ты не выберешь кого-то
одного из нас?
Мы глядели друг на друга, и так тяжел был его взгляд, так
тяжел… Он по-своему был упрям не меньше меня, и сейчас был момент, когда это
взаимное упрямство могло бы нас погубить.
– Нет, Ричард, вряд ли выберу.
Он сделал глубокий, невероятно глубокий вдох – и выдохнул
очень медленно. Потом кивнул, будто сам себе, и сказал, на меня не глядя:
– Вот что мне нужно было услышать. Не в эти выходные –
я буду занят, но в следующие, если по-прежнему захочешь, можешь пойти со мной в
церковь.
Не зная, что сказать, я ответила:
– Ладно.
– А потом семейный обед, как всегда, – добавил он
и пошел к двери. Там он остановился, обернулся, держа руку на дверной
ручке. – И я найду кого-нибудь, кто хочет той же жизни, что и я.
– Надеюсь, что найдешь, – прошептала я.
– Я тебя люблю, – сказал он.
– И я тебя люблю, – ответила я совершенно
искренне.
– Я тебя ненавижу, Анита, – сказал он, почти не
изменив интонацию.
– И я тебя ненавижу, Ричард, – ответила я
совершенно искренне.
Глава 24
Новая грязь – новая ванна. Из-за бурного превращения Хэвена
не только у меня были сгустки на волосах и еще много где. Прибудь на место
команда судебных медиков, Бог один знает, что бы они решили.
Со мной в ванну пошли Мика и Жан-Клод. Натэниел повел Хэвена
в кормильную – там держали живность – то есть я так думаю, что живность. Честно
говоря, «кормления» я никогда не видела, но Натэниел и Джейсон мне говорили,
что еда там не запрещенная, значит – животные. Среди оборотней есть такие,
которые мне очень и очень нравятся, но смотреть, как они едят, мне не хотелось
никогда. Некоторые зрительные образы мне просто не нужны.
Октавий и Пирс хотели вернуться к себе, но Клодия их
остановила и спросила, где охрана, что стояла у них на дверях.
– Они пытались помешать нам с Хэвеном выйти из
комнаты, – ответил Пирс.
– Это их работа, – сказала Клодия.
– Значит, не слишком они для нее годятся.
– Вы их убили?
Он опустил глаза, потом поднял.
– Когда мы ушли, они еще дышали.
Клодия послала Лизандро и Клея посмотреть, Грэхема оставила
при себе, а Октавию и Пирсу велела остаться в ожидании известий. Оба крысолюда
оказались живы, но были ранены, причем серьезно.
Из-за проблем, которые у нас возникли с мастерами Кейп-Кода
и Чикаго, охрана была усилена, и в зале гробов оказались дополнительные
охранники, что было удачно: Менг Дье расколола свой гроб, когда получила силу,
которую набрали все наши от нашего секса с Огюстином. Менг Дье, получившая
дополнительную силу. Не слишком хорошая новость.
Сейчас дополнительные охранники пригодились: Клодия
приставила четверых к Октавию и Пирсу. Лизандро она поставила над ними старшим
и дала приказ снестись с Фредо, который отвечал за зал гробов. Сама Клодия
осталась с нами и Клея оставила при себе. Двое из них стояли у двери со стороны
спальни, пока мы мылись. Клодия и Клей тоже перемазались, но им пришлось ждать
своей очереди.
Жан-Клод подтянул меня к себе через теплую воду, я положила
голову ему на плечо:
– Неужто мы это сделали?
– Не совсем, ma petite, – выдохнул он мне в
волосы.
Мика подвинулся к нам, стоя на коленях. Волосы прилипли к
голове, казались прямыми и черными. Шартрезовые глаза выделялись на смуглом
лице еще сильнее, когда волосы не отвлекали от них. Придвинулся он так близко,
что прядь его волос задела мои, и иллюзия черноты исчезла, потому что его
волосы даже мокрые не были так темны, как у меня или Жан-Клода. Невероятно
густой цвет, темно-коричневый, но не черный.
– Да, не совсем, – шепнула я прямо в щеку Мики.
Мика меня поцеловал, потом оперся спиной на ванну, чтобы нас
видеть.
– Ладно, отмылись, теперь подумаем: почему мы не могли
разбудить тебя и Жан-Клода?
– Я думала, Жан-Клод все это время не спал.
– Только не в начале; он тогда отрубился так же, как и
ты.
– А откуда ты знаешь, что он просто не был мертв для
мира, как обычно?
– Он дышал.
Жан-Клод рядом со мной шевельнулся, будто был удивлен.
– Дышал… интересно, – сказал он, тщательно
контролируя голос.
– А не должен был дышать? – спросила я.
– Нет.
Я обернулась у него в руках, чтобы заглянуть в лицо. И на
нем ничего не отражалось. Красивое и непроницаемое, как портрет, будто вместо
лица с дыханием и движением это был застывший снимок – одиночный миг
прекрасного лица. Когда Жан-Клод старается скрыть как можно больше, он бывает
таким.
– И почему то, что ты дышал, удивляет больше, чем то,
что ты не умер на рассвете? – спросила я.
– Я еще и сны видел, – сказал он.
Я наморщила лоб:
– Но ведь ты спал. Когда спишь – видишь сны.
– Я снов не видел почти шестьсот лет.
– И что тебе снилось? – спросил Мика.
– Очень практичный вопрос, mon chat.
Я посмотрела на одного, на другого:
– Я чего-то не поняла?
Жан-Клод посмотрел на меня:
– Что снилось тебе, ma petite? Кто тебе снился?
Так же дружелюбно и мелодично звучал его голос.
– Ты спрашиваешь так, будто знаешь.
– Ты сама должна сказать, ma petite.
– Мать Всей Тьмы, – ответила я, понизив голос,
будто от произнесения этого имени в ванной стало темнее.
– Марми Нуар, – кивнул он.
– Да, – сказала я, пытаясь прочесть что-то за этой
вежливой внешностью, и не смогла. – Тебе она тоже снилась?
– Oui.
– Вам обоим снилась глава совета вампиров?
– Она куда больше, чем только глава совета, –
сказал Жан-Клод. – Она – создатель нашей цивилизации. Наши законы – это ее
законы. Говорят, что она была первым вампиром, и что она действительно мать нас
всех.
