– Я знаю, о чем ты думаешь, ma petite. – В голосе
его слышался шутливый упрек.
– Ты у меня в уме читаешь?
– Non, ton visage.
Он ответил, что читает по лицу. Я немножко в порядке
самообороны французский осваиваю.
Он остановился у моих ног, и я заметила, что он смотрит на
Мику.
– А ты, Нимир-Радж, что на это скажешь?
Мика улыбнулся в ответ:
– Я здесь, чтобы попытаться облегчить жизнь, а не
усложнить ее.
– Я не пытаюсь усложнять жизнь, – сказала я.
– Тсс! – ответил он. – Не принимай на свой
счет.
Я открыла рот и поняла, что собираюсь начать перепалку, если
не ссору, а ссориться я сегодня уже не хотела.
– Ладно, не буду.
– Ты не станешь спорить? – спросил Натэниел.
Я покачала головой и легла опять на подушки:
– Не-а.
Мика и Натэниел переглянулись.
– Что такое? – спросила я.
Они оба покачали головами:
– Ничего, – сказал Мика.
– Ничего, – отозвался Натэниел, но улыбаясь.
– Я не обо всем спорю.
– Конечно, нет, – согласился Мика.
– Ну ведь не спорю же?
– Уже нет, – ответил Натэниел.
Я хлопнула его по плечу.
– Сильнее, если хочешь, чтобы было больно, –
осклабился он.
Я не стала бить его еще раз:
– Слишком тебе это в кайф.
Он улыбнулся шире.
– Уже не я один не готов, – заметил Жан-Клод.
Я опустила глаза на двоих других. Жан-Клод был прав – они
определенно не были готовы.
– Слишком долго разговаривали, – пояснил Натэниел.
Я ожидала, что мне будет неловко при мысли о троих мужчинах
и обо мне одной, когда нет препятствий для секса. Ожидала, но никакой
неловкости не было. Я ждала, что мне станет неуютно, но… вот не стало, и все.
– Это я могу исправить, – сказала я и стала
сползать по кровати, поворачиваясь к Натэниелу и целуя его тело сверху вниз, но
тут мне пришла в голову мысль. Посмотрев на Жан-Клода, стоящего все так же на
коленях, я ее высказала:
– Ты не спросил мнения Натэниела.
– Мика – твой Нимир-Радж, а Натэниел – нет.
– Но все равно он мой возлюбленный.
– Все нормально, Анита, – сказал Натэниел,
поглаживая меня по плечу. – Спасибо, что обо мне подумала, но мне без
разницы, что меня не спросили.
Я подняла на него глаза – почти от его паха. Если ему это
время и показалось неподходящим для задушевных разговоров, он вслух такого не
сказал.
– Отчего это тебе без разницы?
– Жан-Клод прав. Я не вожак, и меня это устраивает.
Если бы все мы были полностью доминантны, наша милая домашняя жизнь не
сложилась бы так удачно.
– Но то, что ты не доминант, еще не значит, что твое
мнение не учитывается.
– Нет, – согласился он, тихо засмеявшись. –
Но это значит, что у меня не так уж много мнений.
– Но…
– Ты хочешь, чтобы я был более доминантным? –
перебил он.
– Да, хотелось бы, чтобы ты высказался.
– Высказываюсь. Пососи – и будем трахаться.
Я заморгала, уставилась на него на пару секунд. Потом просто
пожала плечами:
– О’кей.
Глава 20
Я сделала, что он хотел, и еще много чего. Руками и ртом я
снова довела Мику и Натэниела до той гладкой твердости, что была у них до
задушевных бесед. А бесед этих с меня на сегодня хватило. Я хотела трогать, и
чтобы меня трогали. Секс – единственное время, когда я даю себе волю, отпускаю
все страхи, тревоги, комплексы – все уносится прочь. Во время секса я
сосредоточена на сексе. Единственное для меня время без сомнений и
передумываний.
Обоих их я держала в руках. Когда я в первый раз попыталась
играть с ними обоими, оказалось, что это не получается. Трудно было одинаково
сосредоточиться на обеих руках, а когда держишь в руках такую деликатную часть
мужского тела, желательно сосредоточиться. Но умение достигается упражнением, и
сейчас я уже умела. Умела держать каждого в руке, и поглаживать, и играть.
Наконец-то нашлось дело, где я одинаково владею правой и левой рукой.
Жан-Клод остался сидеть в ногах кровати, присоединиться к
нам не пытался. Я посмотрела на него, на его осторожное лицо. Он ясно обозначил
свою позицию: простым зрителем он быть не хочет. А я никогда не пыталась занять
троих мужчин одновременно. Обниматься, делиться кровью – да. Но не в сексе.
Я подползла к нему – он выбрал место как можно дальше на
кровати. Думал ли он, что я заставлю его только смотреть, и трогать его не
буду? Сама непроницаемость его лица говорила, что да, он так думал. Мне явилось
воспоминание – не видение, а всего лишь воспоминание, просто не мое – то есть
исходно не мое. Я увидела Белль в большой кровати, так похожей на вот эту. С
нею было еще двое вампиров. Я смотрела на нее от изножия, где она привязала
меня к стойкам. Веревки тянули плечи слишком туго, но она и хотела, чтобы было
слишком. Хотела меня наказать. Привязала к той кровати, где учила меня – нас –
какие могут быть желания. Беспомощная, связанная, знающая, что мне не коснуться
ее и никто не коснется меня. В отдалении от нее мы не могли противостоять своей
тяге к ней, но вот так, ощущая запах ее кожи и пота, мы только и могли хотеть
ее. Она была наркотик, и единственный способ спастись – это было никогда не
получить нового глотка, нового укола, новой ее дозы.
Я вырвалась частично из воспоминаний, обретя способность
думать: это Жан-Клод был привязан к той кровати, а не я. Слишком высокое для
меня тело было, слишком мужское. Не я, но воспоминание продолжало жечь, и
сохраняло на его лице это осторожное выражение.
Я тронула его за лицо ладонью, постаравшись выразить, как
огорчает меня, что с ним происходили такие страшные вещи. И что меня там не
было, чтобы его выручить. Мы сейчас слишком плотно закрывались собственными
щитами, чтобы он мог прочесть мои мысли, наверное – как и я его, – но он
видел то, что я хотела показать. И со вздохом, похожим на всхлип, он приник ко
мне, поцеловал меня, будто выдохнул сквозь губы, и я целовала его так, будто он
был последней каплей воды в умирающем от жажды мире.
На языке я ощутила сладкий металлический вкус крови, и
Жан-Клод отдернулся.
– Прости, ma petite…
Я прервала извинение поцелуем, впившись в его рот, и он
рухнул в этот поцелуй, держа меня ладонями, и его нагота вдавилась в меня, как
только могла. Единственное, почему не ответило его тело – оно не могло, пока он
голоден.
