Вот теперь потрясение отразилось на лице Ричарда. У него
отвисла челюсть, и он прошептал:
– Беременна…
Я сказала единственное, что пришло в тот момент на ум:
– Бли-ин…
Глава 15
И с грохотом поставила на место все щиты – резко, плотно,
стеной металла. Я мысленно произнесла слово «металл» – гладкий, толстый,
непроницаемый. И уставилась в пол, боясь глядеть кому-нибудь в глаза. Боялась
того, что увижу на этих лицах – и чего не увижу.
– Анита! – позвал Ричард и протянул ко мне руку.
Я отступила на шаг, мотая головой. Не знаю, чего мне
хотелось от этой минуты, не знаю, какая реакция была бы мне в струю, а какая
вывела бы из себя. Хотелось же мне сохранить тайну, пока сама не буду точно
знать. Эту банку с червями эмоций мне открывать не хотелось, пока не будет
ясности.
Нарушил молчание Сэмюэл:
– Поздравляю вас обоих! Младенец – это радостная
новость в любом случае.
Я медленно повернулась к нему – из всех присутствующих
меньше всего я интересовалось его мнением. На него я могла посмотреть. На него
я могла разозлиться.
Самсон уже тронул отца за плечо:
– Отец, мне кажется, сейчас нам стоит уйти.
Сэмюэл посмотрел на своего сына, на меня, на Жан-Клода, на
всех, и вид у него был донельзя непонимающий.
– Но ведь это же радостная новость, а вы все – как
будто умер кто.
– Отец, – сказал Самсон тихо, но с
предупреждением. Он смотрел мне в лицо, и то, что он там увидел, заставило его
взять отца за локоть и попытаться поднять на ноги.
Сэмюэл посмотрел на руку сына и не отводил взгляда, пока тот
ее не убрал. Тогда Сэмюэл посмотрел мне в лицо. И уже не очень дружелюбным
взглядом. Глаза его казались старше, в них было какое-то глубокое знание, и
чуть-чуть грусть, и даже гнев.
– Откуда такая злость, Анита?
Я стала считать до двадцати, поняла, что этого не хватит, и
произнесла, задыхаясь от злости и смущения:
– Не учи меня, что я должна чувствовать, Сэмюэл. У тебя
нет на это права.
Он встал, оттолкнул от себя руки сына.
– Подумай, насколько силен может быть ребенок твой и
Жан-Клода.
– Нет гарантии, что ребенок его, – сказала я.
– Шансы за то, что если ты беременна, отец – не
вампир, – заметил Ричард.
Он говорил тихо и осторожно, но было в его голосе именно то,
чего я не хотела слышать: ожидание и радость.
Я повернулась к нему, и не знаю, что бы я сказала или даже
сделала, если бы вдруг между нами не оказался Жан-Клод.
– Пожалуйста, ничего поспешного, ma petite.
– Поспешного, ничего поспешного! – передразнила я,
отодвигаясь от него. – Он рад-доволен, а ты так закрыт, что я понятия не
имею, что ты чувствуешь.
– Я чувствую, что любое мое слово или действие в этот
момент тебя расстроит.
Мне иногда говорили, что со мной иметь дело – сплошной
геморрой. Но никогда это не было сказано столь дипломатично.
Я подавила желание на него заорать. И даже голос у меня
прозвучал сдавленно от усилий не сорваться на вопль:
– Что-нибудь скажи.
– Ты в ожидании? – спросил он своим нейтральным
любезным голосом.
– Не знаю, но октябрь я пропустила.
Ричард подошел поближе и попытался сказать без интонации –
не вышло, но он попытался.
– Тебе случалось когда-нибудь пропустить целый месяц?
– Нет.
На его лице бушевали эмоции, и наконец ему пришлось
отвернуться, будто он знал: что бы ни было на этом лице написано, мне лучше не
видеть.
– Не смей радоваться, ты!
Он повернулся ко мне – сдерживая эмоции, но в глазах его
было то самое выражение. Тихое «я-тебя-люблю», которое когда-то предназначалось
именно мне, но которое я последнее время нечасто видала. Вожделение – да, но не
этот взгляд.
– Ты бы предпочла, чтобы я злился или огорчался? –
спросил он.
– Да. Нет. Не знаю. – Вот это была правда. –
Не знаю.
– Прости, – сказал он, и действительно, какая-то
нотка сожаления прозвучала. – Прости, что из-за меня тебе труднее, но как
могу я не радоваться, если у нас ребенок?
Вот сумел он выбрать самый худший способ это сказать. От
которого я почти наверняка впаду в панику.
– Это еще не ребенок. Это комок клеток меньше моего
пальца.
Глаза его стали чуть более настороженными:
– Прости, Анита, что ты говоришь?
Я охватила себя руками, не глядя ни на кого.
– Я не знаю, что говорю.
Но как-то я лучше поняла предложение Ронни поехать
куда-нибудь и сделать выбор без участия моих мужчин.
– Ты действительно была бы способна убить нашего
ребенка? – спросил он, и мне не надо было ему в лицо смотреть, чтобы
увидеть там страдание. По голосу было слышно.
– Mon ami, ты ставишь телегу впереди лошади. Пусть
сначала она выяснит, беременна ли она, а потом будем строить планы.
Жан-Клод попытался снова вдвинуться между нами, закрыть от
меня Ричарда. Будто это могло помочь.
Ричард шагнул в сторону, чтобы видеть меня.
– Анита, ты действительно могла бы убить нашего
ребенка?
Хотелось мне заорать: «ДА!» – просто чтобы увидеть боль на
его лице, но тут я не могла лгать. Я уже знала ответ, просто он мне не
нравился.
– НЕТ!! – рявкнула я, и звук отдался от каменных стен,
лишенных смягчающих штор.
Лицо Ричарда смягчилось, и он двинулся ко мне, в обход
Жан-Клода. Выражение лица было почти блаженным, будто сбылись все его мечты. У
меня такое чувство, словно я задыхаюсь в кошмаре, а он вот так. Нет, с этой
рожи надо стереть блаженное выражение, обязательно надо.
– А что если ребенок не твой? – спросила я, слыша
сама, как противно прозвучал голос. Я хотела сделать ему больно.
Он задумался, потом расплылся в улыбке почти самодовольной.
– Шансы в мою пользу, Анита.
И очень он был в этот момент доволен жизнью.
– Почему? Потому что Жан-Клод, Ашер и, черт побери,
Дамиан – многосотлетние вампиры? Это еще ничего не значит. Посмотри на Сэмюэла:
трое детей, от двух беременностей.
Ричард стал хмуриться, и ближе уже не подходил. Тоже хорошо.
Жан-Клод вздохнул и шагнул назад, будто оставляя попытки
предотвратить ссору.
– А Мика и Натэниел? – спросила я. – Они не
вампиры, и у нас с ними секс за эти два месяца бывал чаще, чем с тобой.
