Девушка ответила громкими рыданиями и беспорядочным мотанием головой из стороны в сторону. Сама она идти не могла, поэтому Стик подхватил ее на руки и бережно отнес за перегородку, в кабинет магов. Парень сам, едва держался на ногах, давала о себе знать пробитая об угол двери голова и, по видимому, сломанные ребра. Конечно, раны следовало осмотреть, как можно скорее, но Стикур понимал, что в данный момент важнее привести в чувства девушку, а он сам уж как-нибудь переживет, бывало и хуже. Это не первая его травма и далеко не последняя. Попытка усадить Олю на стул, успехом не увенчалась, так как девушка ревела и пыталась с него упасть. Стикур просто сгрузил ее на валяющиеся в углу шкуры. Против шкур Ольга тоже что-то имела, но герцог так и не понял, что именно, так как, ни одного вразумительного слова среди всхлипов и рыданий разобрать не получалось. Он и не пытался, со шкур рыжая, по крайней мере, никуда не могла упасть, а уж нравится ей это или нет, в данный момент было не важно. Посмотрев на дрожащую от холода Олю в одном откровенном нижнем белье, герцог выругался, спешно снимая с себя окровавленную рубашку. На правом боку молодого человека уже начал подливать синяк, занимающий большую часть обнаженного торса, заметив это, девушка начала всхлипывать сильнее. А Стикуру было не до собственных повреждений. Ему было совершенно наплевать, где и каких размеров у него синяки, его гораздо больше волновал вопрос о том, как он мог не подумать раньше, что дверь в хижину была открыта уже почти час, и в помещении с каждой минутой становилось все холоднее. Он сам в пылу схватки этого не заметил, а вот Оля вполне могла простыть. Стик натянул рубашку на плечи сопротивляющейся девушке, которой от вида и запаха запекшейся крови стало еще хуже. Молодой человек прижал к себе дрожащее от холода и слез тело, согревая и пытаясь успокоить. Что говорить, он просто не знал. Ему еще ни разу не приходилось выводить девушек из состояния истерики, по крайней мере, по такому поводу. А Оле становилось все хуже, она погружалась в пучину отчаянья, бормоча сквозь слезы:
— Я его убила! Я убийца!
— Тихо, тихо… — шептал ей на ухо Стикур, прижимая к себе. — Успокойся, все будет нормально. Ты все сделала правильно, по-другому было нельзя.
— Можно! Я убийца, тварь, зверь! Дерри был прав, я превращаюсь в монстра, я убила человека!
— Оля ты не монстр, ты защищалась! Ты просто защищалась. Если так рассуждать, то все мы монстры и Дерри, и я. И Дир с Калларионом, мы все убивали, даже Анет.
— Да, — всхлипнув согласилась Ольга. — В этом мире вы все монстры, человеческая жизнь здесь не значит ничего, а я с тобой целовалась. — Она заревела еще громче, не представляя, как ее слова ранили Стика, воспитанного на рассказах о чести. Он не мог даже представить, что в чьих-то глазах может быть просто убийцей.
— Ты не права, мы не нападали, если бы мы не убили их всех, они убили бы нас, а тебя увели бы с собой. Я жалею, что двое уцелели и скрылись в лесу, теперь они могут вернуться и привести подкрепление. Да, может быть, наш мир отличается от вашего, но мы не уроды и не чудовища! Ты просто защищалась, пойми это! Защищалась!
— Защищалась? — рыдания застряли в груди девушки. — Защищалась, говоришь? Разбивая лицо, ломая нос, выбивая зубы и кроша кости, чувствуя при этом только охотничий азарт!?
Стик понял, что слова тут не помогут, сейчас не объяснишь, что без жажды крови не выжить в драке. Не объяснишь, что только так она могла отвести от себя беду и не скажешь, что, скорее всего, это придется делать не раз и не два. Сейчас не объяснишь… Стик это понял и сделал единственное, что могло, по его мнению, привести девушку в чувство. Он наклонился к ней, сжимая в объятиях, и поцеловал. Вопреки ожиданиям, Ольга не оттолкнула его, с верезгом кидаясь в противоположный угол комнаты, а кинулась в поцелуй, словно к брошенному спасательному кругу, прильнув ближе, запутываясь еще липкими от крови пальцами в волосах герцога. Где-то на границе сознания у Стика мелькнула, мысль, что он поступает опрометчиво и потом, с утра, будет жалеть, но сейчас это было не важно. Как и не важна вспыхивающая сильнее и сильнее при каждом, даже незначительном движении боль в ребрах. Сейчас главным было одно — просто успокоить. Герцог терял голову, пытаясь сохранить остатки разума, стараясь не забыть, что нужно просто успокоить ее, а Ольга не думала ни о чем, радуясь минутной передышке, наслаждаясь тем, что спутанные мысли, чувство вины и отвращения к себе уходит, сменяясь чем-то иным. Ее руки провели по мощным плечам Стика, по груди, ощущая тепло и упругость обнаженной кожи и гулкое биение сердца. Из головы наконец-то, улетучились абсолютно все мысли, остались только чувства, солоноватая на вкус мужская кожа, жесткие черные волосы, сильные руки.
— Только успокоить и все… — думал Стик, теряя голову от вкуса ее губ, запаха огненных волос, от стройного гибкого тела рядом. — Только успокоить, — проносилось в голове, когда руки снимали с ее плеч рубашку и путались в сложных непонятных застежках, увлекая за собой на шкуры. — Только успокоить…
Анет нехотя оперлась на руку Дерри, поданную при выходе из кареты. На улице стояла звездная зимняя ночь. Морозный воздух сразу же принялся щипать нос и щеки, а меховой воротник, слегка влажный от дыхания, моментально покрылся инеем. Как только под ногами зашуршал снег во дворе гостиницы, Анет высвободила свою руку из дерриных пальцев и незаметно вытерла ладонь о штанину. Этот жест не укрылся от ксари. Он нехорошо улыбнулся, обнимая девушку за талию, и вкрадчивым голосом произнес:
— Все замечательно, дорогая, наконец-то мы на месте, надеюсь, здешние апартаменты удовлетворят твой изысканный вкус, — и намного тише, на ухо, добавил. — Сделай лицо проще и перестань дергаться, здесь полно зрителей. За нами пристально наблюдают: кучер, слуги и, спешащий по ступенькам управляющий. Будь умницей и подыграй мне, испортить все ты всегда успеешь, а сейчас твое отношение ко мне не должно влиять на дело. От тебя за версту разит обидой и недовольством. Не привлекай к нам нежелательного внимания.
Анет с отвращением, натянуто улыбнулась, похожей на предсмертный оскал, улыбкой, даже Дерри стало не очень уютно, а любопытных слуг, тех вообще, моментально словно ветром сдуло, остался только невозмутимый и повидавший много чего на своем веку, управляющий.
От вида степенно вышагивающего ксари, у Анет появилось непреодолимое желание дать ему пинка. Общее ощущение гадости происходящего не покидало ее с момента поцелуя, и чем дальше, тем становилось противнее. Да уж, она все представляла совсем иначе. А Дерри? Дерри просто взял и втоптал в грязь ее мечты, грезы и фантазии. В общем, сделал все возможное, чтобы основательно и надолго испортить ей настроение. — Что ни говори, а целовался он как бог, — думала девушка. — Или как дьявол? Впрочем, это неважно, для него, в отличие от самой Анет, этот поцелуй ничего не значил. Просто был способом проучить и отомстить за дерзость. — Вот этот момент и был наиболее обидным и унизительным.
В гостинице молодых людей встретили, как самых желанных гостей. От роскоши убранства холла, Анет просто обалдела, и впала в легкий ступор, кожей ощущая, что в она здесь чужая. Раньше с ней подобного не происходило, может быть потому, что ей еще не приходилось бывать в местах, подобных этому, рассчитанных на элиту, сливки общества, денежных и избалованных, а не простых смертных. Кен-Корионский дворец на Арм-Дамаше был не в счет, тогда Анет плохо соображала, не понимая, где сон, а где явь, поэтому и не чувствовала дискомфорта. А здесь, едва только захлопнулась входная дверь, девушке начало казаться, что она ужасно выглядит не накрашенная, не причесанная и умытая последний раз с утра, талой водой из ведра без геля для умывания или, на худой конец, мыла. Тем поганее было понимание того, что Дерри, в отличие от нее, ни капли не комплексует. Хотя штаны на нем такие же грязные, а на физиономии трехдневная щетина. Ксари, казалось, совершенно не замечал ни окружающих его дорогих вещей, ни угодливости персонала, воспринимая всю суету вокруг собственной персоны, как должное. Он сидел, по-хозяйски развалившись на небольшом бархатном диванчике, и лениво попивал кофе из слишком маленькой для мужских рук чашечки. «Только, что ноги в дорожных сапогах не водрузил на хрустальную столешницу», — зло подумала Анет, с завистью наблюдая за чашкой. Кофе хотелось неимоверно, но взять в руки это произведение искусства она не могла. В душе жила нехорошая уверенность в том, что как только эта изящная чашечка окажется в ее корявых руках, то тут же со звоном и дребезгом полетит на мраморный пол. Анет имела одну особенность, если что-то можно уронить и разбить, значит, это обязательно произойдет. Вот и приходилось сидеть, как дуре, и облизываться, вдыхая манящий запах.
