— Неправда, — отозвался тут Сеня. Голос-то у него не мальчишечий давно, а все равно нервенно вышло, как у юнкера. — Думаем, Савва Севастьянович. Я про Лену думаю, а она про меня. Я чувствую. Ну вы же сами понимаете?
— Правда? — спросил у меня Старый. В глаза смотреть не стал, ну и на том спасибо.
— Правда.
Шесть букв в слове. На одну больше, чем «люблю». Так ведь и не люблю уже, наверное, это уже так, привычка — думать про Сеню. Все равно, что дырку от вырванного зуба языком задевать. И не больно давно, и не мешает уже, а перебороть это безобразие никак не получается. Если только язык отрезать, чтобы к запретному не тянулся. А язык-то живой, ему то больно, то нежно и мякотно…
Господи, как же Сеня пах привычно. Вкусно так, как целая коробка конфет с разными начинками… Хотя губы у него на вкус совсем не сладкими были, а чуть сигаретными, чуть кофейными, чуть хмельными… Даже Дашенькина утренняя помада немного угадывалась. Меня это и отрезвило. Так резко, что я мыкнула коротко, начала свое лицо от Сениных ладоней освобождать, а свой язык от этого долгожданного, временем выдержанного поцелуя.
— Ну вот так примерно, — отозвался Сеня.
И тут я наконец глаза открыла. Вот чудно — никогда ж в такой момент не жмурилась, не щурилась, свидетелей не стеснялась. А сейчас вот… Будто я сама глаза закрывала на все происходящее: не ведаю, что делаю, не виновата я ни в чем, это все так, натура моя женская, подлючая, ведьмовская… А самой-то мне такого уже давным-давно не надо.
— Так, значит, получается? — хрипнул Старый. Одну руку мне на плечо положил, другую Сене. Словно притормаживал нас, боялся, что мы друг на друга опять накинемся.
— Так, — подтвердил Семен.
— А ежели так, то чего же ты, Сеня, мне не доложился вовремя? Ну или в Контору? — рявкнул Савва Севастьяныч, и пальцы его на моем плече жестко сжались, будто это когти железной птицы были.
— Думал, что пройдет, — выдохнул Семен. — Оно ж не постоянно, а приступами. Как боль зубная.
Ну вот, вечно у нас с Сеней одни сравнения на двоих появляются единомоментно. Это ж в нем самое важное, не с колдовством связанное, а просто с личностью, с ним как с человеком, — умение чужой настрой чуять. Мыслить как дышать — одним ритмом. Или как писать — одним почерком. Только не буквы, а образы и ассоциации.
А я поняла, что опять глаза жмурю. Не могу я больше на Сеню смотреть. Не то чтобы стыдно или противно, а… неинтересно. Будто этот вымечтанный поцелуй не лаской был, а… вещественным доказательством того, что все прошло. Документальным подтверждением или этим… Ох, чего-то слово вспомнить не могу… А, уликой! Тем более что если по Несоответствиям, то мы с Сеней и вправду преступники.
Я так поиском ненужного слова увлеклась, что половину речи Старого прослушала… А он ведь снова не ругался, а нам, неразумным, объяснял, какой мы сами себе вред причинили.
— …как батарейки разряжаетесь. Пока у вас мысли друг о друге идут, вы чужие ловить не можете. Или можете, но не до конца. Считайте, что вам природой по правительственному телефону выдано, чтоб до вас любой нуждающийся дозвониться мог, а вы своими амурами всю линию заняли, у вас страсти кипят, а остальным короткие гудки идут. Все понятно?
— Никак нет, — опередил меня Семен. — Что нам дальше делать?
— Не вам, Сеня, а тебе и Лене. Тебе отдельно, ей отдельно. Не должно быть никакого «вам», или уж сразу давайте по Несоответствию уходите…
Я про такое думала. Не один раз и не два, а часто. Хоть и давно. Ну весь первый год после Сенечкиной свадьбы. Я-то ради него на такое была готова. Или мне только казалось, что была? Потому как сейчас…
— Не пойду я за тобой, Семен. Хочешь погибать — погибай, а я останусь. Мне… у меня работа, — прошелестела я.
Тихо, но четко так, без истерики. Без права отступать. Даже глаза разлепила, удивившись, что ресницы совсем сухие. Ну, посмотрела на Сеню и чего теперь? Хороший он, да. Но работа лучше. Без Семена я сумею выжить, уже смогла, а без себя, без своей сути…
— Ну вот… Сам все понимаешь, — подытожил мои фразы Старый. — Иди, Леночка, собирайся, сейчас отправимся. Работать будем, как ты и просила. А тебе я вот что скажу, лично… Не как старший по знанию…
Я дверь за собой плотно прикрыла и в сторону отошла, чтобы не подслушивать. А дальше по коридору двинуться не могла: не понимала, куда мне надо попасть и куда вообще иду.
— Савва Севастьянович, там уже такси внизу стоит, шофер вам сейчас звонить будет. — Гуня прямо в куртке в комнату вошел, будто вместе с нами собирался ехать.
— Ничего, такси — не поезд, подождет, — огрызнулась Евдокия, оглаживая юбку со всех сторон.
Старый тоже рукой махнул и продолжил начатое:
— В случае сигнала действовать строго по инструкции, никакой самодеятельности. Семен, ясно тебе?
— Так точно!
— Афанасий?
— Слушаюсь, вашвысблородь!
— Афоня, — выдохнул Старый, — завязывай паясничать, давай входи в образ, нечего… В общем, всем все ясно?
Мы как-то нестройно, но откликнулись.
— Группа прикрытия, на выход готова?
Семен с Жекой одномоментно подскочили с дивана. Сперва Старый еще сомневался, хотел Фоню на подстраховку взять, но… В общем, переиграли мы расклад. Прямо на схемке, изображающей ресторан, и переиграли. Схему Савва Севастьянович на тетрадном листке кое-как набросал, столики кривыми кружочками обозначил, а нас всех — пестрыми разномастными пуговицами из подвернувшейся коробки с рукоделием. То бишь нас пестрыми, а Веню с неведомыми коллегами — жесткими блестяшками от допотопной школьной формы. Откуда они в той пуговичной коробке взялись — мне неведомо. Понятно только, что с Веней как минимум еще двое придут, а уж сколько там их в прикрытии будет, науке неизвестно. Да и про троих информация неточная. Наобум предположили, исходя из показаний Артемчика-Скифа и каких-то еще источников. В общем, все сложно, все непонятно, все страшно. И интересно при этом, как в кино про себя отважную смотреть.
И это у меня, канцелярской тихушницы, такие мысли, а уж как себя актерствующая Евдокия вела, я вообще молчу. Ей только папахи не хватало, шашки наголо и Звезды Героя на непристойный бюст. Хотя его лучше ничем не прикрывать: Спицын-то мужик, а не что-нибудь. Когда за соседним столиком такая красотуля сидит, хоть и с кавалером, мысли хочешь не хочешь, а разбегутся в неправильном направлении. Но задача перед Жекой стояла совсем иная: при необходимости работать на поражение, а при полной отчаянности ситуации самой нас гасить, опережая противника с его бензином. Их с Сеней двое, а нас, переговорщиков, четверо. Успеют ребята. Если не повезет, конечно.
— Ну ладно, если всем все понятно, то тогда давайте, мои голубки, действовать. Да так, чтобы на летнем солнышке погулять, да и…
— Да что там с солнышком вашим, — перебила Старого Зинаида, — у нас новогодние каникулы на носу, нам подыхать нельзя, рук не хватает. Что у нас по работе, что у меня… — И наряд на себе поправила — строго, как форму.
