— Да что ты мне говоришь… — Тамара махнула через перила незажженной сигаретой. — Я уже и элениум пила, и этот… бальзам успокоительный на алтайских травах, не проходит — и все тут, ну вот хоть режь меня.
Обидел кто-то. Внутрисемейная обида, тихая и незаметная, как плесень под кухонной мойкой. А не уберешь вовремя — все в доме ею пропахнет и тухнуть начнет. Тут кроме улыбки еще слова хорошие нужны, а я, опять же, запустила Тамару.
— Тамара, вы не переживайте, пожалуйста. Это у всех бывает, просто вы устали очень, — как можно мягче профыркала я сквозь усиливающуюся метель. Клаксон цеплялся когтями за халат и пер по нему вверх — под теплую куртку.
— Да чего там устала, Лиль… День как день, а от тоски хоть вешайся. — Соседка вытащила свежую сигарету взамен невыкуренной.
Это она меня считала. Позорище какое! Никогда со мной так не… Хотя нет, почему, очень даже было, когда Маня погибла. Но я тогда в теплушке ехала, эвакуировали нас всех, подальше от Москвы. Сама специально в эшелон с детскими садами напросилась, чтобы их в сохранности довезти. Нельзя было по-другому, тогда каждая ведьма на особом счету была. Там на весь поезд чужой бедой так разило, что свою учуять было нельзя. Да что ж я делаю-то теперь!
— Ты, Лиль, извини, что я тебе все это… зря, наверное.
— Да нет, ничего, наоборот.
— Ну… «наоборот», — как-то почти дохнула дымом Тамара. — Хорошая ты вроде, Лиль, а чужая какая-то… Я тебе в подружки не напрашиваюсь, но вот, знаешь, бабушка твоя покойная… знаешь, каким человеком была… С ней не то что поговоришь — поздороваешься — уже легче становится. И эта, которая у нее тут квартиру снимала, тоже такая же… Как улыбнется, так и все… Как солнышко всходило… Понимаешь?
— Да, — по-старушечьи прошамкала я, выдирая из котейкиных зубов пуговицу от халата. В прореху сквозило холодом, а от меня — стыдом и неловкостью. — Она вам тут на память кое-что оставила, квартирантка, вы извините, я тут закрутилась совсем, забыла сразу передать. Давайте сейчас.
— Прям через балкон? — удивилась Тамара. — Лиль, погоди, я сейчас на лестницу выйду.
Я вымелась в квартиру, отшвырнула куртку вместе с угнездившимся Клаксоном на неприбранную кровать и рванула в рабочую комнату к Доркиным сумкам.
Я с того дня так сюда и не заходила: в морг к покойникам, и то не так страшно было бы. А тут… ну все откладывала эту заботу, тяготилась ею. А ведь никто, кроме меня, это сделать не мог: надо было Доркины вещи раздать добрым людям, оставив себе то, что в хозяйстве может пригодиться, — литературу, подковки серебряные, кой-какие семена, фотографии со всех жизней. Драгоценности — в общую шкатулку, она у Старого хранится, тоже в рабочей комнате. На вид та шкатулочка — чистый чемодан, вроде тех, с которыми командировочные полвека назад ездили. Ну да это пустое, потом. Мне сейчас в личных вещах какую-то безделицу найти надо было, причем ровно за минуту.
Вещи Доркины висели как попало — частично смятые, частично вывернутые наизнанку. Их страшнее всего трогать — все равно как покойника за руку держать. Но мне и не надо было. Я в карман дорожной сумки сунулась — туда, где Дора всякую дамскую дребедень хранила: браслетки, клипсики, шейные платки, еще чего-то. Зажмурилась, сплюнула, про соседку подумала хорошее и вытянула малюсенький пакетик из дьюти-фри с нераспакованной коробкой неведомых южных духов. Наверняка виноградный запах, она такими всегда пользовалась, крылаткам он нра… Ой, Дора-Дорочка, да что ж ты…
На площадке Тамара дверью хлопнула: нетерпеливо, как ребенок, ждущий подарка.
Я отколупала от пакетика ценник, уложила духи покрасивее и пошла, улыбаясь, работать работу.
За эти элементарные пять минут подлый Клаксон забрался в шкаф с Доркиными платьями и сбросил вниз все вешалки. Еще и пуговицы на одном жакете пообгрызал, бандит рыжий.
4
— Ну куда ты руку тянешь, а? Не подходит он нам, сама смотри…
— Вижу! Быстрее можно?
— Было б можно — я бы сделал. Ленусь, ну что ты так изводишься? Ничего за час не случится.
— Дорка то же самое говорила! Фоня, ну побыстрее давай! И какого ж ляда Старый мобильным телефоном не пользуется? Это ж удобно так, ну что он не понимает?
— Да понимает, я так думаю… Ну жили же мы сколько лет без них — и ничего. Сама вспомни.
— И вспоминать не хочу! Лови скорее машину! Ну опаздываем же, Афанасий! Ну я не знаю! Вот чем тебе этот не угодил?
— Злой и болтливый. Так вот, если не знаешь, то стой себе в стороне спокойно. Я сам сейчас поймаю. — И Фоня меня на тротуарчик так аккуратно оттеснил, а сам голосовать принялся. А я стояла, отдыхала спокойно. Приводила себя в порядок после всей нынешней беготни.
День только в вечер клониться начал, а я уже себя выжатой чувствовала. С этими презентами от меня-покойницы и разговорами ни о чем. «Хорошая женщина была, царствие ей небес… Она овдовела вроде, а квартира, значит, вам?», «Я свечечку за упокой поставлю, вы не волнуйтесь! Говорят, она болела сильно в последние годы?», «Да, Лика-Лика… Как вы с ней похожи сильно. Прям как дочка. И за что ее Господь бездетностью наградил?», «Золотая женщина была, да. Ой, какой же барашек хорошенький, прям сейчас мекать начнет. Я же Телец по гороскопу, неужели Лика Степановна запомнила? Мы ведь с ней сто лет не виделись!»
Ну мирские скажут тоже! Встречи раз в сто лет даже у нас не происходят: народу ведьмовского не сильно много, все друг про друга все знают. Хоть раз в одной жизни, а увидишь кого надо и не надо. Это в Черные времена ведьма или колдун практически в каждой деревне водились, тогда и впрямь со своими разминуться можно было. Я лично с этим не сталкивалась, а вот мамуля моя кусочек тех времен застала, правда, совсем короткий, половинку самой-самой первой жизни. Но про мамулю как-то не хочется думать.
Лучше уж про сегодняшнее — вышел ведь толк от этой беготни с безделушками. Нашли мне Спицыных.
— Ну быстрее! Быстрее лови! Ну что ж ты делаешь-то? — Афанасий очередного частника притормозил, а потом отпустил. Вроде как цена его не устроила. На самом-то деле, конечно, другое. Нам же в машине обсудить кое-что нужно, такое… мирским не понять. Значит, и водителя надо брать особого — погруженного в свои мысли, неразговорчивого, не особо любопытствующего. Ну и, естественно, чтобы водил хорошо и цену нормальную назвал. А уж без пробок и аварий он с нашей помощью точно доберется.
— Да договорись ты хоть с кем-нибудь уже! Ну давай, родной, бери авто и поехали скорее! — Я декабрьского холода и ветра не чувствую почти. Телефонный номер про себя повторяю, не понимая, чего какая цифра значит. — Ну что ты этого-то отпустил? Пятую машину по счету бракуешь, чего ж тебя не устраивает-то опять? Что ты мне нервы-то тянешь, изверг?
Это я не вслух, конечно, а про себя шиплю, вслух не надо: все-таки нельзя мужчине объяснять, что он неправ, даже если это и так в самом деле… Особенно если ты с этим мужчиной вместе к одной цели шагаешь.
