— Не надо, — ответила она. — Все кончено, Дилан. Ты уже однажды одурачил меня. Но больше нет смысла притворяться.
— Так ты думаешь, что все, что было между нами, — лишь игра? — Он устало прикрыл глаза. — Боже, еще не родился актер, способный на такое. — Его глаза снова вспыхнули серебристым пламенем:
— Скажи, что не любишь меня, Оливия. Поклянись, и я отпущу тебя. Но скажи мне правду.
— Ты не должен требовать этого от меня. — Ее голос сорвался. — Это жестоко. И нечестно.
— Нет, — хрипловато ответил он. — Это правильно. Я борюсь за тебя, Оливия, за наше счастье. За нашу совместную жизнь. За наших не рожденных еще детей. Ты — моя женщина, и теперь уже ничего с этим не поделаешь. — Он снова посмотрел просительно. — Дорогая моя девочка, ты же любишь меня. Ты не могла бы отдаться мне, если бы не любила. Ты не способна на это. Ты — моя, и я — твой. Другого пути у нас нет. Я причинил тебе боль, и никакая жертва этого не искупит, но мне тоже больно.
Оливия не ответила. Она увидела в его глазах отражение своего одиночества, своего отчаяния. И в этот момент в самом уголке холодной пустыни ее души проклюнулся крошечный росток тепла и веры. В ней снова рождалось доверие. И сердце сбрасывало осеннюю дремоту, готовясь к пышному весеннему цветению.
— Я не сразу понял, что начал любить тебя. Осознание пришло постепенно. В основном потому, что я не ожидал этого. Если честно, я не хотел этой любви. У меня были совершенно другие планы. И в Ирландию я уехал в надежде избавиться от непрошеного чувства. Соврал себе, что ты все еще влюблена в Джереми и у меня нет ни единого шанса.
Но я просто не мог перестать думать о тебе. Так что моя мать наконец спросила, когда же она познакомится с будущей невесткой. Тогда я понял, что к лучшему или к худшему, но я обязан вернуться. Заставить тебя понять, кто такой Джереми и что ты принадлежишь мне. Как-то убедить тебя, что я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой. Потому что это чистая правда и ничего, кроме правды. — Он вздохнул:
— Я как раз собирался к тебе, когда внезапно появилась Мария. Ей понадобилась моя помощь, и я не мог отказать.
— Как… как она? — неуверенно спросила Оливия.
— Ей очень плохо, — мрачно ответил Дилан. — Но вся семья поддерживает ее. Она сейчас у родителей. Кажется, она уже готовит документы на развод.
Он немного помолчал, прежде чем снова заговорить:
— В ту ночь я не собирался предаваться с тобой любви. Мне хотелось утешить тебя, потому что я понимал, как тебе плохо. Я сказал себе, что сначала завоюю твое доверие. А вместо этого очутился в раю.
А теперь я — ничто, Оливия. Уходя, ты забрала с собой мою жизнь. Все мечты и надежды. Вернись, любимая. Моя единственная любовь. Только тогда я снова стану человеком, а не тенью.
Она стояла, боясь шелохнуться. Столь хрупким было ее нежданное счастье. Ее переполняли радость и ожидание. Теперь их любовь может длиться вечно.
Она робко улыбнулась, словно все еще не верила, что это не сон.
— О! А ты не боишься, что время заставит любовь пройти незаметно?
— Никогда не заставит. — Его глаза все еще ждали от нее окончательного решения.
— Тогда чего же ты ждешь, любовь моя? Ведь нам теперь не хватит и вечности, — сказала Оливия, и глаза ее сияли, а голос был нежен, как лепестки роз.
