— Ага.
— И полез за ним?
— Точно.
— Хорошо, тогда где же он?
— Кто?
— Дневничок.
Лицо Кирюши вытянулось, а я безжалостно
докончила:
— На полу дневника нет, в твоей руке он
тоже отсутствует. Так куда же подевался, а? Только не надо говорить, что он
распался на атомы и просочился через пол к соседям.
Кирюша начал кашлять, я уставилась на его
бледное лицо. Удивилась, куда подевалась лихорадочная краснота, и в ту же
секунду поняла смысл произошедшего.
— Кирилл! — вырвался изо рта гневный
вскрик. — Ты не падал в обморок!
— А я и не говорил ничего такого, —
принялся отбиваться мальчик. — Про то, что я лишился чувств, ты сама
придумала.
— Ты лег у батареи, чтобы нагреть
лоб! — безжалостно закончила я свою мысль.
— Я?
— Ты!
— Я???
— Ты!!! Очень хорошо знаю теперь, отчего
ты оказался именно в моей спальне: в остальных-то батареи загораживает мебель,
даже если изогнешься крючком, и то не прикоснешься к ним, а здесь очень удобно
— никаких тебе столов, трюмо или этажерок с ерундой.
— Как ты могла обо мне такое
подумать! — горестно воскликнул Кирик.
Я подбоченилась.
— Элементарно. Ты мазал горчицей
подмышки, впрочем, солью их тоже натирал, градусник запихивал под горячую воду,
грел его шерстяным пледом, прикладывал к электролампочке, прятал в рукаве
второй, заранее нагретый, с ртутным столбиком, упирающимся в цифру сорок…
Дальше перечислять? А теперь — батарея. Ну как тебе не стыдно? Немедленно
собирайся на английский!
— Очень трудно жить с безжалостным,
мрачным человеком, сердце которого обросло шерстью, — застонал
Кирюша. — Вот орки тоже не знали пощады, они истребляли гномов, хоббитов и
эльфов…
Не слушая нытье лентяя, я выдвинула ящик
тумбочки и.., увидела пустое дно.
— Вот черт! Куда же он подевался? Еще
утром лежал на месте, — удивилась я.
— Чего ищешь?
— Сырок.
— Глазированный?
— Да.
— Я его съел.
— Из моей тумбочки?
— Ага. Очень захотелось.
— Кирик! — заорала я. — Ну
скажи, с какой стати ты вдруг надумал слопать отложенный другим человеком
продукт?
Мальчик укоризненно покачал головой:
— Лампа, неужели ты пожалела крошку
творога?
— Мне нужен сырок! Срочно! Прямо
сейчас! — чуть не зарыдала я.
Кирюша поднял вверх брови:
— Да зачем? Валялся он в ящике, и ничего,
а как только я его съел, сразу нужен стал. Очень уж ты вредная.
— И как теперь… — начала было я
объяснения, но тут же прикусила язык.
Нет, нельзя рассказывать подростку правду.
Кирюша мигом побежит на пустырь и на занятие
тогда точно опоздает. И я строго произнесла:
— Немедленно отправляйся к репетитору!
— Очень тяжело жить в семье, где тебя не
любят, попрекают куском и, вместо того чтобы дать отдохнуть, гонят кнутом на
тяжелые, гадкие занятия, — сообщил Кирюша. Потом скривился и добавил:
— В чем проблема-то? В супермаркете у
метро этих сырков, как тараканов.
Я побежала в прихожую. Времени и сил
продолжать выяснять отношения с Кирюшей не было. Бедный Миша на пустыре
трясется от ужаса, слыша мирное ворчание Рейчел.
В супермаркете я, презрев все правила приличия,
отпихнула от холодильной установки, где обычно лежат творожные изделия,
какую-то тетку и с ужасом констатировала: сырки отсутствуют.
— Девушка, — налетела я на одну из
продавщиц, — где глазированные сырки?
— На полке.
— Там пусто.
— Значит, раскупили.
— Все?!
— Выходит, так.
— Принесите еще.
— Завтра прибудут, весь товар подан в
торговый зал, — меланхолично сообщила девица и исчезла.
Я стукнула кулаком по стойке витрины. Ну кто
бы сомневался: если мне нужны сырки, они исчезнут по всей стране, зато будет
полно баночек со сметаной. Вон, их целая батарея стоит, любого объема и
жирности.
— Вы берете кефир? — спросил меня
подошедший дядька лет пятидесяти, одетый в затрапезный спортивный костюм.
Я помотала головой и.., увидела в его корзинке
столь необходимый мне предмет в бело-голубой упаковке.
— Простите, где вы взяли сырок? —
расплылась я в улыбке.
— А вот тут только что лежали.
— Здесь?
— Да.
— Но больше их нет, — протянула я.
— Позвольте к кефирчику
подобраться, — отодвинул меня от витрины мужчина.
Я схватила его за рукав.
— Простите, как вас зовут?
— Леня, — слегка растерянно ответил
покупатель.
— Очень приятно, Лампа.
Глаза Лени начали медленно расширяться.
— Не в смысле электрическая, — стала
пояснять я, — а уменьшительное от Евлампии. Просто имя у меня такое,
заковыристое.
— А я тут при чем? — отмер
Леня. — Я просто кефир хочу взять.
— Очень прошу, помогите мне!
— И чем же?
— Отдайте сырок.
Леня попятился.
— Не понимаю.
— Ничего особо непонятного нет, —
наседала я на дядьку, — вы взяли с витрины последний.
А он очень, ну очень нужен мне.
— Сам сырки люблю, — не сдавался
Леня.
— Завтра себе хоть гору купите. А этот
мне отдайте.
— Ваще, блин! — принялся возмущаться
дядька. — Народ через одного долбанутый!
— Умоляю!
— Отвяжись.
— Поверьте, жутко надо!
— Зина! — завопил Леня. —
Зинка!
