Падла кинул под елкой свернутый рулоном спальник, сел на него. Рваный доставал хлеб и сосиски, Сержант вынул из рюкзака термос с уже остывшим скорее всего чаем и банку тушенки.
— Будешь есть? — спросил Цыган, протягивая монолитовцу бутерброд. Ладони у него были замотаны бинтом в несколько слоев.
— Огонь не разводим? — спросил Падла, крутя котелок.
— Нет, — сказал Долг. — Возможно, скоро появится вертушка, нас могут засечь.
— Понял, без проблем. — Бандит засунул котелок обратно в мятый полиэтиленовый пакет и убрал в рюкзак.
— Я могу обходиться без еды двое суток, — глухим безжизненным голосом отозвался монолитовец.
Рваный отломил полбуханки, вгрызся в серую мякоть, засунул в рот целую сосиску и нажал жевать, по лицу его разлилось умиротворение.
— Ботаник, это тебе! — Цыган повернулся, ища взглядом лаборанта. — Эй, я тебе говорю!
Тот сполз на землю, свернулся клубочком, подтянув острые колени к подбородку, положил локти на ствол, лег щекой на предплечье и спал, приоткрыв рот.
— Почему Монолит решил помочь нам? Откуда они знают о наших намерениях? — повторил Долг свой вопрос.
Он не стал есть, только напился чаю из протянутого Сержантом термоса. Чай оказался теплым, сладким и очень крепким. После этого Долг занялся раной на щеке.
Сержант ловко вскрыл консервную банку перочинным ножом и пустил по кругу. Цыган выловил пальцами волокна мяса и с наслаждением положил на язык. После долгой пробежки в полной выкладке на рассвете аппетит был просто зверский. Да еще после безумной круговерти странного кладбища… Монолитовец стоял неподвижно, будто на часах.
— Генерал Протасов разгромил Монолит, — безучастно пробубнил он в динамик шлема.
— Что?! — Цыган от удивления уронил кусок хлеба, который только что поднес ко рту.
— Такого не может быть, это же Монолит! — Рваный перестал выскребать остатки тушенки из банки. Долг задумчиво покачал головой:
— Раньше не могло, а теперь, когда вся армия в Зоне и на Кордоне подчиняется Протасову…
— Но если вас разгромили, кто тебя послал? — спросил Цыган монолитовца. Поднял хлеб, сдул иголки и отправил в рот.
— Протасов разбил нашу основную базу. Выжило не больше половины бойцов Монолита. Своими действиями генерал нарушил гомеостаз Зоны. Чтобы восстановить равновесие, нужно убить генерала. Падла, ударив себя по животу кулаком, громко рыгнул, вытер пальцы о штаны.
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, братва…
— Мы тебе не братва, бандюга! — повернулся к нему Рваный.
— Да уймись ты, — беззлобно отозвался Падла, развалившись на спальнике и почесывая щеку, обожженную ржавыми волосами. — Я вот о чем, Долг. Мы начинали поход против одного генерала с отрядом военсталов. Ну, может, с двумя отрядами, сколько у него осталось после той большой драчки. А теперь мы вроде как оказались лицом к лицу со всеми вояками. Не надо ли внести в наш план какие-нибудь, прямо скажем, коррективы?
— А слова-то какие знает, — с отвращением протянул Рваный. Долг не мигая смотрел на бандита, его асимметричное лицо застыло.
— Ничего не изменилось, — напряженно сказал он. — Мы по-прежнему идем…
— У нас даже дорога изменилась, — перебил Падла, заработав еще один тяжелый взгляд свободовца. — Мы вроде как не собирались топать через Могильник. Я не предлагаю отступать — но не надо ли придумать, чё дальше?
— Разберемся на месте, — вмешался Рамир. После еды его клонило в сон, но надо было еще перевязать рану на плече. Он совсем забыл про нее — видимо, слегка задело. Цыган оттянул часть порванной куртки — так и есть, царапина, можно спиртом залить и оставить как есть.
— Да до места-то надо еще добраться, — возразил Падла и широко зевнул, не прикрываясь. — Я об этом талдычу.
Монолитовец, про которого почти забыли, так неподвижно и тихо он стоял, сделал шаг вперед.
— Я могу провести вас, — проговорил он голосом без интонаций.
«Может, это вообще не он говорит, — подумал Цыган, — а кто-то из его хозяев транслирует из своего таинственного укрытия через динамик в шлеме. И тогда, выходит, все слышит тоже? В шлеме может быть и микрофон, который записывает. Конечно, хозяева Монолита могут и отследить перемещения нашего отряда. Хорошо это или плохо?..»
— Спим четыре часа, — решил наконец Долг. — Всем укрыться под деревьями. Два часа дежурю я, потом меня сменит Рваный.
— Я подежурю, — сказал монолитовец.
— Выполнять приказ. — Долг, даже не посмотрев в его сторону, поднялся, взял с земли «калаш».
— Я могу не спать двое суток, — бесстрастно произнес монолитовец.
Теперь Долг перевел напряженный взгляд на него и две секунды в упор рассматривал черное стекло.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— У меня нет имени, — спокойно отозвался сектант. Долг медленно, с расстановкой сказал:
— Тогда придумай себе кличку, чтобы я знал, как к тебе обращаться. И имей в виду вот что. Мы принимаем твою помощь, можешь поблагодарить свое командование, если им интересна наша благодарность. Но это значит, что ты член нашего отряда и поступаешь под мое командование. Теперь приказы отдаю я, а не Монолит — или можешь идти, откуда пришел. Тебе все понятно? Тебе и твоим командирам, если они меня слышат?
Монолитовец стоял неподвижно, заведя руки за спину, и молчал. То ли обдумывал и принимал какое-то решение, то ли ждал, когда за него решат где-то еще. Наконец он покачнулся, словно очнулся после короткой дремы, и глухо, без эмоций произнес:
— Я понял тебя. Я буду выполнять твои приказы, если они не противоречат указаниям Монолита. Можешь называть меня Кузнецов — так меня когда-то звали. — Он слегка наклонил голову и добавил каким-то более живым голосом: — Мне не нужно спать, я подежурю. Будет лучше, если отдохнете вы.
— Хорошо, — кивнул Долг. — Но я тоже буду караулить, потому что пока еще не доверяю тебе и твоему командованию. Мой приказ остается в силе. Рваный, ты слышал?
Амбал уже храпел, убравшись под елку и укутавшись в спальник. Цыган развернул свой, положил его с другой стороны ствола, залез под шатер еловых лап, где было темно и покойно, как в склепе, поерзал, устраиваясь. Потом развел руками ветви, сказал, выглянув:
— Я сменю тебя, Долг, разбудишь. — И провалился в сон.
* * *
Лес кончился, отрад вышел на каменистую равнину. Солнце едва просвечивало сквозь густые облака, висело низко над землей, почти касаясь верхушек деревьев оставшегося позади леса. Длинные тени протянулись перед сталкерами. Ветер гонял по равнине сухие листья и шары перекати-поля. Кое-где росли невысокие кусты колючки, сучки торчали во все стороны, острые, как руки богомола. Слева высились все те же унылые серо-зеленые холмы, похожие на гигантских черепах. Посередине равнины что-то слабо светилось, пересекая ее слева направо. Сталкеры двинулись через равнину по едва заметной старой грунтовке — дорога почти сливалась с землей, полузанесенная песком, поросшая сухой травой.
