Он бросил сверху взгляд на колышущуюся массу
блестящих чёрных волос. Боже праведный, подумал он. Моя собственная шлюха, в
моём собственном доме. Сколько лет он мечтал об этом – оказаться в таком
положении, обладать всем этим. Но в то же время разве это предел мечтаний? Жить
в таком доме и иметь проститутку, приходящую по первому желанию из соседней
деревни?
Её голова на мгновение легла к нему на грудь,
потом она снова подняла глаза к его лицу. Её губы были всего в нескольких
дюймах. Но коснуться этих белых щёк, пробежать губами по этим зачернённым зубам
– это, наверное, униформа для гейш, замужем они или нет, – казалось
непристойным. Кроме того, ему все ещё виделись эти зубы, разрывающие сырую рыбу
за ужином. Рыбу, все ещё глотавшую ртом воздух, когда Тадатуне отрезал ломти её
мяса, а девицы хихикали и тянулись за угощением. Приходилось ли принцессе Асаи
Едогими и Пинто Магдалине рвать зубами живую плоть и смеяться при этом?
Странно. Все очень странно. Он чужой здесь. А если нет, то и Мэри была бы здесь
своей. Мэри и Деливеранс.
Кита распахнула его кимоно до конца и сняла
его с плеч, ослабив пояс. Её халат распахнулся, когда она наклонилась. Если не
губы, то тело её вполне подходило для поцелуев. Будет ли оно столь же
ароматным, как у Асаи Едогими?
Боже мой, Асаи Едогими. А за ней, всегда,
Пинто Магдалина. Недостижимая? Ведь они заперты в Осакском замке. По сути дела,
в тюрьме, хотя всё делалось с изысканной вежливостью и обходительностью, хотя о
применении силы не было и речи. Хотя в замке стояли гарнизоном двадцать тысяч
человек, готовых к осаде, под командой братьев Оно и Исиды Норихазы, сына
казнённого Полицейского. Но для него недостижима в любом случае. Потому что он
женат. Потому что его дом – за океаном, в стране, которую Тадатуне и Сукэ
начали презирать, основываясь на его же рассказах. Которую и сам он презирал?
Да, в этом кроется ответ. Он лёг на спину, и Кита поглотила его своим
существом, хотя он и не заметил этого. Не мертвец. Не родившийся заново. Всего
лишь чужестранец, бродящий по тропинкам рая.
Глава 2
Первая наша задача, – объяснил Тадатуне, – это,
по крайней мере, чтобы ты выглядел, как самурай. Уилл позволил Кимуре снять с
себя кимоно. Потом сел на дополнительную циновку, расстеленную в центре
комнаты. Выпрямившись и сложив на коленях руки, он приготовился ожидать. Слева
встала на колени служанка с подносом, где лежали необходимые для предстоящей
процедуры предметы. Другой не было видно, хотя, как он подозревал, ей тоже
отводилась важная роль. Кимура скромно держался позади, а Сукэ и Тадатуне оба
сели перед ним, держа под рукой по большой лакированной коробке,.
– Это будет нелегко, – сказал Сукэ. – Видишь
ли, Уилл, до третьего года мы выбриваем голову ребёнка полностью, но с
пятнадцатого дня одиннадцатого месяца третьего года его волосы растут свободно.
А твои, похоже, стригли за последние три года.
– Мы вообще не выбриваем голову, – объяснил
Уилл. – Мы просто коротко стрижём волосы. По крайней мере, наши мужчины.
– Почему? – поинтересовался Тадатуне.
– Для чистоты. Иначе там заводится масса вшей
и гнид. Мы моемся не столь часто и тщательно, как вы. По правде говоря, многие
в Европе считают, что чересчур частое купание вредно для здоровья.
– Так ты считаешь нас нездоровыми? – спросил
Сукэ.
– Напротив.
– Кроме того, – добавил Тадатуне, – ты сказал,
что только мужчины коротко стригутся в Европе. А в волосах ваших женщин разве
эти гниды не заводятся?
– Ну, я думаю, что да.
Тадатуне медленно покачал головой.
– Давайте продолжим. Твою позицию я выбрал со
всем тщанием. Понимаешь ли, Андзин Сама, очень важно, чтобы во время церемонии
ты находился лицом к самой благоприятной точке на небесах.
– И где же она?
– Я сверился с различными таблицами и пришёл к
выводу, что северо-восток подходит лучше всего. Он принесёт тебе удачу и
богатство. Приступим.
Он взял с подноса ножницы, встал рядом с
Уиллом на колени и трижды щёлкнул лезвиями по волосам на левом виске, потом на
правом, затем спереди. Положив ножницы, он взял большой кусок полотна и обернул
им, как тюрбаном, голову Уилла, опустив оставшийся конец ему на спину. Потом он
взял кусочек рыбы и семь рисовых былинок, завязав их верёвкой в два узелка на
конце покрывала.
– Ну, – произнёс он, – теперь боги готовы
принять твои волосы. Сейчас мы должны выпить за твоё здоровье. Иди сюда, садись
слева от меня, Андзин Сама.
Сукэ улыбнулся.
– Ты должен сидеть у него на коленях, Андзин
Сама, но, боюсь, ты его раздавишь. Помнишь, тебе ведь сейчас три года?
Уилл повиновался и сел слева от Тадатуне. В
это время вторая служанка внесла небольшой лакированный столик и поставила его
перед хатамото; Кимура подошёл с миской риса.
– Это предложим богам, – объяснил Тадатуне и,
осторожно взяв из чашки немного риса, положил на ближний к Уиллу край стола.
Потом, вытащив из-за пояса палочки для еды, он положил три рисовых зёрнышка в
рот Уиллу. Пока он это проделывал, вернулась служанка с пятью рисовыми
лепёшками. Тадатуне изобразил кормление и ими, хотя на самом деле Уиллу в рот
не попало ни крошки.
– Теперь можешь вернуться на своё место.
Уилл уселся обратно, и Кимура внёс на подносе
три крошечные рюмочки, каждая размером едва ли не с напёрсток. Тадатуне отпил
по очереди из каждой, потом передал первую Уиллу. Оставшейся там жидкости едва
хватило, чтобы смочить губы. Вручили вторую рюмочку, и Тадатуне вытащил из-за
пояса ещё одну пару палочек:
– Их я отдаю тебе, Андзин Сама, пользуйся ими
в будущем. Уилл с удивлением разглядывал палочки. Они были прекрасно сделаны, а
на кончиках каждой была вырезана точная копия пушки – крохотная, но во всех
деталях.
– О, Тадатуне, не знаю, как и благодарить
тебя. Сукэ прижал палец к губам и покачал головой.
– Ах да, я забыл, мне ведь всего три года.
Тадатуне торжественно вручил ему третью рюмку,
и Уилл снова выпил. Кимура тотчас возник рядом с новым подносом в руках, на
этот раз с тремя чашками и тарелочкой с сушёной рыбой.
– Три раза, – шепнул Сукэ. – Но только сделай
вид, что пьёшь. Уилл кивнул, приложился к каждой из трёх чашек и передал их
Тадатуне, который тоже отхлебнул из них. Потом каждый отломил и съел по кусочку
рыбы.
– А теперь, Симадзу но-Тадатуне, от имени
этого ребёнка я дарю тебе вот это кимоно белого шёлка, – произнёс Сукэ.
