– Мы должны сделать это сейчас, – сказала она.
– И не богохульствуй, дорогой Уилл. О, как много тебе ещё предстоит узнать о
Господе и деяниях его. Твоя слабость – всего лишь результат твоей поспешности.
Иди же, Уилл, ляг в эту постель рядом со мной. Положи голову мне на плечо,
Уилл, и подними свою рубашку, как это сделала я, и позволь нашим телам
возлежать рядом. Не сомневайся – в соответствующее время Господь соединит нас и
сольёт в одно целое.
Глава 2
А дальше – пролив. – Тимоти Шоттен отхлебнул
пива из кружки и вздохнул. Его глаза скользили над головами посетителей
таверны, словно он снова оказался в море и разглядывал волны с клотика мачты.
Его пальцы сжали ручку кружки так, как они привыкли сжимать ванты во время
сильной качки.
– Какое время года это было? – спросил Уилл.
Шоттен пожал плечами. Это был массивный человек, больше шести футов ростом, с
огромными плечами, мощным торсом и бревноподобными ногами. Он носил морские
башмаки даже на берегу. Говорили, что не существует на свете чулок, способных
вместить его огромные икры.
– Где-то конец января, парень. Но в тех
широтах это было лето.
– И всё-таки было холодно, – добавил Том
Адамс. – Мы разговаривали с одним парнем, который плавал с Дрейком.
– Не так уж и холодно, хотя, конечно, к этому
шло. Все из-за ветра. Он был попутный и очень сильный, настоящий шторм. Но мы
воспользовались своим шансом. В этих широтах всегда надо использовать свой
шанс.
– Шторм в Магеллановом проливе, – прошептал
Уилл. – Удивительно, что ты вообще сидишь тут и об этом рассказываешь, Тимоти.
– Я сам не думал тогда, что смогу когда-нибудь
так вот рассказывать. Эти волны… Ты никогда не видел таких волн, Уилл. Они били
в корму – длинные-длинные, величиной с корабль и даже больше, крутящиеся, с
гребнями, свисающими, как борода у старика. Но они не были стариками, Уилл. Они
были молоды и злы. Шесть человек на штурвале, ребята. Шесть здоровых мужчин. Я
был одним из них. И это была дьявольская работа. Если бы хоть одна волна
ударила в борт, нас перевернуло бы, как детский кораблик на пляже. И всё это
время ветер трепал нас – казалось, что это пальцы самой смерти вцепились нам в
загривок. Видит Бог, не захотел бы я снова попасть в такую переделку.
– Извините, – раздался рядом высокий голос, –
я просто не мог не слышать всё, что вы тут говорили, господа. У вас
неповторимая, я бы сказал – драматическая манера выражаться. Три моряка подняли
глаза и увидели стоящего у их стола молодого человека. Ему было чуть больше
двадцати – примерно одного возраста с Уиллом, но выглядел он старше, хотя его
тощенькая бородка представляла собой лишь завиток светлых волос. Тонкие черты
лица уже носили отпечаток того разгульного образа жизни, который он,
по-видимому, вёл. Высокий его рост скрадывался сутулостью плеч. Лишь глаза
сверкали, словно подсвеченные изнутри колодцы, когда он переводил взгляд с
одного на другого. С первого взгляда в нём чувствовался недюжинный ум. Эти
глаза и его одежда не вписывались в обстановку портовой таверны. На нём был
плащ, отороченный тёмно-жёлтой полосой, под которым виднелись камзол и чёрные в
жёлтую полоску штаны. На голове красовалась чёрная шапочка с белым пером, а
малиновый пояс поддерживал шпагу – испанский клинок тонкой работы. Но рука,
опирающаяся на эфес, была такой хрупкой и изящной, с такими тонкими и нежными
пальцами, что было трудно представить её хватающейся в гневе за оружие.
– Бабочка, – проговорил словно бы про себя Тим
Шоттен. – Её занесло сюда ветром.
Молодой человек улыбнулся. Улыбка у него, как
и глаза, была умная и тонкая.
– Действительно, сэр, – согласился он, –
подходящее сравнение. У вас хорошо подвешен язык, готов присягнуть на Библии.
Можно мне присоединиться к вам?
Три друга обменялись взглядами.
– Сделайте милость, – произнёс Уилл. –
Знакомьтесь, это – мастер Тимоти Шоттен, а это – мой брат, мастер Томас Адамс.
А меня зовут Уильям Адамс.
– И вы, конечно же, из Кента, не правда ли?
– Да, – подтвердил Уилл, – я из Джиллингема.
– Тогда мне вдвойне повезло со знакомством. Я
тоже родом из тех мест. – Молодой человек пожал руки всем по очереди. – Меня
зовут Марло, Кристофер Марло. Друзья зовут меня Кит. Впрочем, некоторые
предпочитают Китти. – Он нервно хихикнул и обвёл взглядом их лица. Заметив
неодобрение, он хлопнул в ладоши, подзывая хозяина.
– Милейший, эти джентльмены пьют со мной.
Пива? – Он посмотрел на новых знакомых. – Пива для моих друзей, добрейший
Томвин. Но я, к сожалению, пива не пью – желудком слабоват. Стакан вина для
меня, мастер Томвин. – Вас здесь знают, мастер Марло? – удивился Уилл.
– Зовите меня Кит, мастер Адамс. А я перейду
на «Уилла». Я не сомневаюсь, мы подружимся с вами. Почему бы им меня здесь не
знать? – продолжал он. – Портовый кабачок, говорите вы? Именно за это я и люблю
этот район, господа. И ещё кое за что. Я поэт, господа. А для того, чтобы
писать стихи, нужно всегда иметь возможность вдохнуть свежего ветра, встретить
новых людей. Я как алхимик, господа: беру свежие испражнения самой жизни, мочу из
лужи у стены, перемешиваю их в своей душе – и в результате порождением моего
ума оказывается сама красота, которую я и передаю миру с помощью вот этих вот
пальцев. – Он положил ладони на стол.
Тимоти Шоттен взял с подноса кружку пива и
поднял её.
– Ваше здоровье, мастер Марло. Мы выпьем за
ваше здоровье и уходим. Нам пора.
– Я вам не нравлюсь, мастер Шоттен?
– Нет, мастер Марло, вы мне не нравитесь. А
если вам вздумается схватиться за свою шпагу, имейте в виду, что вот эта кружка
прежде разобьётся о вашу голову.
Смех Марло был так же женствен, как и его
хихиканье.
– Какое насилие, сэр! От вас так и веет
насилием, как от дикого зверя. Прошу вас, сэр, поймите мои слова правильно. Я
восхищаюсь насилием, хотя сам я – самое робкое из живущих на свете созданий.
Ах, сэр, я люблю насилие. Я как-то написал пьесу и сам в ней играл. Темой её…
Впрочем, это не имеет значения. Я не хочу напрашиваться на похвалы. – Он
вздохнул и отхлебнул из своего стакана. – Но я пишу о насилии, господа. Так
что, прошу вас, не уходите. Вы тоже, Уилл. – Левой рукой он потянулся через
стол и похлопал Уилла по плечу.
Том Адамс фыркнул.
– Здесь вам ловить нечего, – сказал он. – Уилл
– самый рассудительный из всех людей. Если, конечно, его не задевать.
