Сейчас он улыбался, и его лицо удивительным
образом преображалось, зажигалось каким-то внутренним светом, когда он смотрел
на жену. Мэри Хайн была одета в простое белое платье – символ её чистоты, как
телесной, так и духовной. Её золотые волосы скрывались под белой фатой,
спускавшейся с венка. Лицо, в котором чувствовалась внутренняя твёрдость, и
чистые голубые глаза имели отсутствующий вид. Лицо богини, подумал Уилл, и это
сравнение не показалось ему святотатством.
Теперь она была уже не Хайн, а Адамс. Уиллу
показалось, что он всю жизнь ждал этого момента. Мастер Диггинс, осушив ещё
одну кружку пива, приготовился продолжить свою речь.
– Но у него есть не только мускулы. Я взял его
учеником на верфь, когда ему стукнуло двенадцать. Я рассчитывал только на то,
что со временем парень наследует моё ремесло. Но для него этого оказалось
недостаточно. Его влекло море, и со всем упорством, на которое он способен, он
принялся изучать морские науки. Он может построить вам корабль, который не
уступит лучшим кораблям Англии, он ещё может отправиться на этом корабле в
море, встав к штурвалу. Постоять на мостике большого корабля, подержаться за
штурвал всегда было для него величайшей радостью. По крайней мере, до
сегодняшнего дня. Я хорошо помню, как он докучал просьбами отпустить его
матросом в плаванье каждый раз, когда новый корабль спускали со стапелей и
собирались отправлять владельцу. Вы не поверите мне, друзья, но в восемнадцать
лет он впервые встал на капитанский мостик корабля, и теперь вы не сыщете более
искусного навигатора, более толкового штурмана во всей Англии.
– Ты льстишь мне слишком уж откровенно,
дорогой Николас, – сказал Уилл. Но Мэри, довольная, стиснула его руку. Она даже
покраснела. Не от пива – она не пила ничего, кроме воды. От возбуждения? От удовольствия?
Они знали друг друга многие годы. Мастер Диггинс не только строил корабли, он
посылал их торговать с Голландией, и Ричард Хайн, импортировавший фламандскую
шерсть, был одним из лучших его покупателей. Уилл провёл немало вечеров, сидя в
этой самой гостиной и обсуждая с мастером Хайном политику, религию, торговлю,
сплетни, наблюдая украдкой за дочерью хозяина, которая постепенно превращалась
из угловатого подростка в женщину. То, что они поженятся, казалось самой
естественной вещью на свете. И тем не менее их отношения были скорее как у
брата и сестры. Только теперь, глядя на неё, Уилл понял, что меньше чем через
полчаса она будет принадлежать ему. Ткань платья мягко облегала её бедра,
которые выше переходили в ладную талию… А какой рай он может обнаружить ниже
бёдер? Их глаза встретились, и, покраснев ещё больше, она отвела взгляд.
Возбуждение и удовольствие, несомненно, но ещё и радость ожидания. Этой ночью
кончится их дружба и начнётся что-то новое. – Я говорю правду, Уилл, –
настаивал мастер Диггинс. – Подумайти сами, друзья, легко ли изучить до
тонкостей искусство мореплавания и навигации, прослыть среди друзей хорошим
парнем, отличным боцманом и надёжным товарищем, будь то в шторме или в
сражении? А ему всего этого было недостаточно. Недавно он принялся за
астрономию и пушкарское дело. Не имея за плечами Кембриджа, он в одиночку
изучал латынь, чтобы потом продолжать и расширять своё образование. Признаюсь,
милая Мэри, я не вполне уверен, что именно тебе придётся вытерпеть сегодня
ночью – атаку на твою девственность или проповедь из учёной книги.
Гости снова засмеялись, но губы Мэри были
плотно сжаты. Она не понимала этой жажды знаний и не видела смысла в страстном
желании обладать книгами, написанными этими папистами. И всё-таки не только
неодобрение, вызванное колкостью мастера Диггинса, заставило её руку разжаться
и соскользнуть с руки Уилла. Её подспудный страх рос и увеличивался, поднимаясь
из глубины души и сжимая сердце. Впрочем, в такую ночь он не мог быть чем-то
необъяснимым. Но ведь она любила, он должен помнить об этом. Когда она с
радостью согласилась стать его женой, она знала, что с ней должно случиться в
такую ночь. Всё, что от него требовалось, – быть нежным с ней, а в это она
верила.
Он нащупал её руку и пожал, но ответа всё равно
не было, и её глаза, застывшие на Диггинсе, были задумчивы и печальны.
– И здесь я подхожу к самому главному, –
продолжал тот. – Теперь я скажу о самом большом богатстве Уилла. Я мог бы
продолжать всю ночь, рассказывая, например, как он доставлял боеприпасы и
амуницию нашему флоту во время славной великой битвы с испанцами. Рассказать,
каким спросом он пользуется как лоцман. Рассказать о неслыханном деле, которое
как раз сейчас обсуждается, – несколько голландцев хотят взять Уилла штурманом
в путешествие на север, чтобы исследовать неизвестные моря и страны. Но это
всего лишь эпизоды в карьере, которую, несомненно, сделает Уилл – при условии,
что он сохранит своё здоровое тело и здоровый дух, – и которая приведёт его к
величию. Главное богатство Уилла не в том, что в нём нуждаются известные и
благородные люди, готовые по заслугам оценить его достоинства. Его добродетели
и сила духа привлекают также лучших представительниц слабого пола и в конце
концов принесли ему любовь прекраснейшей девушки славного города Лондона – за
исключением, конечно, Её Величества, храни её Господь. Готов присягнуть – чего
бы он ни добился в жизни, ничто не сможет сравниться с любовью Мэри Хайн,
которую он уже завоевал. Какие бы радости ни расцвечивали его жизненный путь,
он никогда не будет более счастливым, чем сегодня. Так что, уважаемые господа и
дамы, давайте поднимем наши кружки и выпьем за прекрасную пару – счастливого
Уилла Адамса и не менее счастливую Мэри Хайн, теперь тоже Адамс.
Наконец они остались вдвоём. Толпа гостей,
казалось, увеличилась вдвое, втянувшись в узкие коридоры на спальной половине
дома. Они кричали, смеялись и отпускали солёные шутки до тех пор, пока Уилл сам
не вытолкал их из спальни и не запер дверь на засов. Теперь он стоял,
привалившись к ней спиной. Сердце его гулко билось: шутка ли, выпить с дюжину
тостов за последние несколько минут.
Мэри сидела на краю постели – высокая
призрачная тень в полумраке комнаты: гости забрали свечу, а ставни уже закрыли,
хотя за окнами ещё умирал день. Он видел только её распущенные волосы, волнами
сбегающие на ночную рубашку.
– Я думал, они сегодня вообще не уйдут.
– Мне кажется, из всех присутствующих на
свадьбе меньше всего удовольствия получает невеста, – проговорила она тихо.
Уилл оторвался от двери.
– Из-за страха, ты имеешь в виду? Ответа не
было.
– И ты думаешь, дорогая моя жёнушка, что у
тебя есть причины меня бояться? Мы ведь были такими хорошими друзьями добрый
десяток лет.
– Да. И моей сестре ты был не менее добрым
другом. Но теперь наше с ней отношение к тебе должно различаться, не так ли?
Он неслышно пересёк комнату и сел рядом.
– А тебе самой разве не хотелось бы этого?
