– Что вы ищете? – спросила я, глядя, как
хозяйка судорожно расшвыривает в разные стороны всякую мелочь.
– Тетрадку, – чуть не со слезами ответила
Ксюша, – я в нее стихи записываю. Привычка у меня такая, всегда с собой
ручку носить и блокнотик, вдруг в голову рифма интересная придет? Потом в
папочку складываю, но иногда теряю листочки. Может, здесь?
Она открыла допотопный буфет, порылась на
полках и огорченно воскликнула:
– Нету!
– Посмотрите в шкафу, – посоветовала я.
– Туда я никогда не залезаю, – пояснила
Ксюша, – там вещи Павлика.
– Все же поглядите в ящике, вон в том,
верхнем.
– Да нет! Это исключено! Павел очень сердится,
когда я в его комод залезаю. Потеряла!
Ее широко распахнутые глаза начали наполняться
слезами. Не считайте меня хамкой, но я решительно встала и подошла к гибриду
гардероба с комодом, невесть зачем стоящему на кухне. По своему опыту я хорошо
знаю, нужные вещи, исчезнувшие с глаз, как правило, находятся в тех местах, где
их просто не может быть. Руки резко дернули ящик, он оказался неожиданно
тяжелым, очевидно, комодошкаф делался в добрые старые времена, когда мебель
сколачивали не из прессованных опилок и пластмассовых пластин, а вырубали из
цельного массива. Естественно, я не удержала каменно тяжелый ящик, в секунду он
шлепнулся на пол и раскололся на части. Мне стало неудобно.
– Ой, извините! Какая неприятность! Ну надо
же! Сейчас съезжу в хозяйственный магазин, куплю суперклей…
– Тетрадка! – закричала Ксюша, бросаясь к
обломкам. – Ну как она только здесь оказалась!
Я присела около кучки вещей, вывалившихся на
пол, и стала осторожно собирать всякую ерунду. Однако этот Павлик, похоже, был
ребячлив. Он хранил перочинный ножик, какие-то непонятные, но явно нужные
мужчине железки, стеклянный шарик, разломанную коллекционную машинку. Ксюша
самозабвенно перелистывала вновь обретенный блокнот.
– Вот это очень хорошо получилось! Слушайте:
«Черной луны серая тень, улетая, уводит в забвение день…»
Я, не слушая монотонные завывания,
разглядывала руины ящика. Похоже, все не столь плохо, как мне показалось
вначале. Он не раскололся на мелкие кусочки, а просто развалился на составные
части, и починить инвалида плевое дело. Сейчас всуну дно вот в эти желобочки,
прорезанные в боковушках, потом прилажу «фасадную» часть… ага… не получается!
– Птицей по небу несчастье летело, – как
ни в чем не бывало талдычила Ксюша.
Похоже, ее просто переклинило на всем, что
летает. Хотя, понятно, поэты люди странные, о земном не думают, основную часть
времени проводят в небесах. Как же сложить ящичек? Похоже, нужно вот тут
поднажать…
Ксюша, закатив глаза и раскачиваясь, бубнила
свое:
Пар валит из-под желтых конюшен,
Опускается Мойка во тьму…
Я на секунду оторвалась от «конструктора».
Минуточку, это же Анна Ахматова! Я очень хорошо знаю это стихотворение. Ксюша
занимается плагиатом. Впрочем, иногда с поэтами происходит такой казус. В
голове, словно ниоткуда, возникают строчки, и рифмоплету кажется, что он их
только-только придумал. Но мне следует сложить ящичек, так, вот сюда, раз…
Дно разломилось, на пол посыпались зеленые
купюры. Я от неожиданности вскрикнула:
– Ой!
Ксюша открыла затуманенные глаза, медленно
вернулась из заоблачной дали и с удивлением воскликнула:
– Это что?
Несколько секунд мы рассматривали ассигнации,
потом я пробормотала:
– Деньги, доллары!
– Откуда?
– Похоже, у ящика имелось второе дно, –
предположила я, – оно, конечно, каким-то хитрым образом открывалось…
Только я случайно сломала его, слишком резко нажала, иначе, думаю…
– Ну надо же! – неожиданно воскликнула
Ксюша и быстро подхватила купюры. – Я совсем забыла про тайник!
Но тут, поняв, что говорит лишнее, она
осеклась и попыталась увести разговор в другую сторону:
– Сколько же здесь?
Я окинула взглядом веер купюр в ее руке.
– Похоже, девятьсот… Впрочем, может, внутри
еще сто долларов остались? Неровная какая-то сумма!
Прежде чем Ксюша возразила, я схватила дно
ящика, потрясла… На пол плавно спланировал еще один «портрет» выдающегося
американца и… фотография.
Я машинально схватила снимок и испытала еще
одно потрясение. Передо мной была та самая карточка, запечатлевшая на пороге
ресторана веселую компанию, отмечающую день рождения Леньки Сорокина. Вот Тина
в обтягивающем розовом платье, сидящем на ней, словно перчатка, рядом Женька,
который всегда и везде появляется в грязных джинсах, около него с застывшей
улыбкой маячу я, терпеть не могу сниматься, потому что выхожу на редкость
уродливой. Возле меня Галка, вернее, изображение ее тела, рук, шеи… а вот
головы нет! Кто-то очень аккуратно вырезал на том месте, где она должна быть,
дырку.
– Вот дрянь, – опять вырвалось у Ксюши.
– Кто? – быстро спросила я.
– Да… одна из женщин, подруга моя, –
зачастила Ксения, – муж у нее тоже пьет, прямо не просыхает, а она на
квартиру собирает, боится, что муж найдет и на бутылку сменяет, вот и попросила
припрятать. Я, правда, не соглашалась, страшно дома чужие деньги держать, а
вдруг пожар или вор залезет, потом всю жизнь не расплатиться. Только она
Павлику деньги всунула, а тот, дурачок, согласился. Шкафчик-то раньше моей
бабушке принадлежал, тайничок она оборудовала, да Павлик про него знал.
Я спокойно слушала ее быструю, слегка
задыхающуюся речь. Что-то во всей этой истории не так. Только что Ксюша мне
жаловалась на тотальное отсутствие подруг, а теперь вдруг выясняется: близкий
человек все же у нее имеется. Другая странность: неужели таинственная знакомая
не в курсе привычки Павлика напиваться до полного окостенения? Уж, наверное, не
раз видели его под кайфом! Так почему она отдала деньги Павлу? Отчего не
побоялась, что он пропьет чужую заначку? Откуда взялась фотография?
– Смотрите, – прикинулась я
дурочкой, – снимок-то испорчен! Во, головы нет! Интересно, как эту женщину
зовут?
– И почему это вас взволновало? –
совершенно немотивированно разозлилась Ксюша, – Мне так совершенно все
равно!
