В полной тишине, прерываемой лишь
самозабвенным чиханием Белочки, я изучала находку. Семен Крутиков, помнится,
шарил в своем милицейском компьютере и так и не обнаружил прописанной в столице
Лауры Михайловны Ивановой. Что ж, ситуация, кажется, прояснилась. Заказчица, по
всей видимости, не захотела открыть мне свое настоящее имя. Более того, она
загримировалась, нацепив парик и нанеся на лицо темный тон. Вполне вероятно,
что и глаза у лже-Ивановой не карие, человечество давно придумало цветные
линзы. Весьма удачно сыграв роль Лауры, она решила избавиться от улик и
выбросила «карнавальный» костюм.
И какие же выводы можно сделать из всего
вышесказанного? Да самые простые. В доме Антонова творится чертовщина, меня по
неизвестной пока причине втянули в гущу событий, заставили плясать под чужую
дудку. Зачем? На этот вопрос пока ответа нет, но я его обязательно найду,
потому что не собираюсь оставлять безнаказанным человека, затеявшего спектакль.
Теперь надо вернуться к Антоновым и во что бы
то ни стало попытаться понять, кто из членов семьи заварил кашу. Отчего я
полагаю, что следы ведут в особняк Антонова? Ну, это просто.
Похоже, свалка, где я сейчас стояла, возникла
стихийно — никаких контейнеров на пустыре не видно. Деревенские жители люди
простые, вот и прибегают в укромное место и опустошают здесь ведра (кстати
говоря, еще приличное поведение, я видела, как некоторые селяне ничтоже
сумняшеся просто вышвыривали мусор на проезжую дорогу).
В общем, здесь помойка как помойка — пустые
банки, битые бутылки, яичная скорлупа, тряпки и прочий мусор. Изредка в пластах
грязи попадаются газетные свертки и полиэтиленовые кульки — очевидно, самые
аккуратные жители все же пытаются жить красиво и стелют в ведро старую прессу
или собирают отходы в ненужный пакет с оторванными ручками.
В магазинах сейчас продаются специальные мешки
для мусора, но деревенский народ их покупку наверняка считает напрасной тратой
денег, буквально выброшенными на помойку рублями. Но черный пакет, причем
дорогой, из плотного полиэтилена, с прикрепленными изнутри ярко-синими
завязками тут один. Значит, скорее всего, принес его сюда отнюдь не житель
деревни. И более того: в нем обнаружилась совершенно новая фирменная куртка, а
мне хорошо известно, какую сумму должен выложить из кармана человек, решивший
одеться в магазине пафосной фирмы.
Не так давно Лиза стала канючить:
— Лампа, давай ты не будешь мне делать никаких
подарков до пятнадцатого мая…
— Почему? — удивилась я.
–
Очень хочу одну курточку… — призналась Лиза, назвав именно эту фирму. — Если ты
не станешь растренькивать деньги на ерунду, хоть на время прекратишь тянуть в
дом идиотские чашки, фигурки и футболки с изображением собак, то после
пятнадцатого мая можно будет заглянуть в магазин, где я ее видела.
— Очень глупо покупать теплую куртку к лету, —
покачала я головой.
— Наоборот! — оживилась девочка. — Тогда как
раз скидки начинаются. Впрочем, отложенных тобой денег все равно не хватит,
надо будет попросить, чтобы все домашние мне на день рождения тоже не подарки,
а конвертики вручили.
— Сколько же стоит куртенка? — усмехнулась я.
— Ведь не пятьдесят же тысяч!
— Не-а, — отозвалась Лизавета, проигнорировав
мою иронию. — Меньше чем за семьдесят не найти. Причем это короткий вариант, о
длинном а я и не думаю.
— За что такие деньги? — пришла я в
негодование. — Иди спокойно в любой спортивный магазин и покупай пуховик.
— Эх, Лампудель… — протянула Лиза. — Как ты не
понимаешь? Курточка от такой известной фирмы — это же не просто одежда, а как
бы особый знак. Он сообщает всем, что ты удачлива, богата… в общем, что жизнь у
тебя удалась.
И вот сейчас я гляжу на вожделенную для Лизы
фирменную шмотку, лежащую на помойке.
Нет, точно никто из жителей явно убогой деревеньки
к парику и пуховику отношения не имеет. Ой, а в пакете еще и свитер имеется,
нежно-голубой, с желтой вышивкой.
Стопроцентно — новую одежду принесли из дома
Антоновых. Сюда с холма как раз ведет тропинка, которая тянется от калитки в
заборе, ограждающем участок Михаила Петровича.
Так, надо возвращаться.
Я завязала прорвавшееся дно пакета узлом,
сунула в сильно уменьшившийся мешок куртку, свитер и парик, затянула синие
ленточки, отнесла пакет чуть в сторонку и засыпала его снегом.
Белочка громко икнула и легла на тропинку.
Глаза собаки начали закрываться: то ли псина устала, то ли, пока я, забыв обо
всем на свете, изучала находку, наелась от души объедками.
— Пошли домой, — велела я и грозно загремела
цепью.
Белочка покорно встала и медленно-медленно
потащилась к дому. Вернулись мы безо всяких приключений.
— Ну как? — склонив голову набок,
поинтересовалась Ася.
— Нормально, — бодро ответила я.
— Понравилось?
— Не знаю. Но, судя по тому, что она все
сделала, думаю, Белочка осталась довольна.
— Не о ней спрашиваю, о тебе!
— Замечательно прошвырнулась, воздухом
подышала, — бойко соврала я, дрожа от холода насквозь промокшего свитера. — Где
ей лапы помыть?
— Не парься, — махнула рукой Ася.
— Нехорошо грязное животное в дом пускать, —
ласково напомнила я, изо всех сил мечтая проникнуть в комнату, где, по всей
вероятности, так и лежал, меня поджидая, мой блокатор.
— Вечером приходи, — отрезала Ася, — в восемь.
С этими словами она присела на табуретку и тут
же подскочила с легким вскриком.
— Что случилось? — машинально спросила я.
Ася, охнув, нагнулась и стала расстегивать на
Белочке ошейник.
— У меня, похоже, артрит разыгрался, —
пробубнила она, — когда сажусь, словно током шандарахает. Надо к врачу идти, да
где хорошего найти?
Я хотела было воскликнуть: «Могу дать телефон
великолепного хирурга», — но тут увидела, что в юбке няньки, как раз пониже
спины, покачивается открытая английская булавка. Стараясь не рассмеяться, я
незаметно для собеседницы вытащила ее и сказала:
— Вам очень повезло.
— В чем это? — осведомилась Ася, вешая поводок
на крючок.
— Если дадите чашечку горячего чаю, мигом
избавлю вас от неприятных ощущений.
Нянька засмеялась.
— Да я тебе и денег отсыплю, и какао с булкой,
и мяса с картошкой, и авокадо с креветками, и много чего другого дам, только
лучше не ври. Артрит в секунду не пройдет.
— Вы просто не имели дела с людьми, владеющими
методами ПРП, — ляпнула я в порыве вдохновения, — нас на весь мир единицы.
