— Нам-то что? — откликнулась, не поднимая головы от шитья, Лупе. — Лекарь имеет право жечь огни всю ночь.
— Нам ничего, — согласился Симон. В последнее время говорить с Лупе стало очень трудно. После известия о гибели Шандера женщина так и не пришла в себя. Уж лучше бы кричала, плакала, проклинала Годоя и Ланку… Тогда можно было бы отпаивать ее травами, запирать в погребе, чтоб соседи не слышали крамольных криков, и за повседневными тревогами не думать о главном. Леопина несла горе молча, раз и навсегда дав понять, что имени Шандера Гардани в ее присутствии лучше не произносить. Она ходила на рынок, сушила травы, подносила вино свалившемуся на их головы два дня спустя после отъезда Романа и Герики Родольфу… Когда же лекарь предложил послушаться либера и уйти во Фронтеру, а затем в Эланд или Кантиску, Лупе ответила решительным отказом, так и не объяснив причины.
Маленькая колдунья отложила шитье, задернула аккуратные, пахнущие лавандой занавески, зажгла масляную лампу и повязала вышитый еловыми веточками фартук.
— Сегодня я приготовила бобы с бараниной.
— Спасибо. — Симон даже не пытался скрыть радость — бобы с бараниной были его слабостью, а покушать милейший медикус любил. Какие бы душевные терзания он ни испытывал, при виде сдобренной пряностями подливки беда отступала. Лупе знала за деверем эту слабость и в меру сил скрашивала ему жизнь.
Лисья улица объясняла их отношения по-своему. Пьяница-поэт ни у кого симпатий не вызывал, в отличие от его тихой приветливой жены, помогавшей Симону и по хозяйству, и в лекарском деле. Кумушки подумали и пришли к выводу, что между Леопиной и Симоном что-то есть, но отнеслись к этому с сочувствием. Старая Прокла, жившая возле самой Гелены Снежной, пошла еще дальше, прилюдно желая пьяному дурню потонуть в луже и не портить жизнь двум хорошим людям. Узнав об этом, Симон и Лупе долго смеялись. Тогда они еще могли смеяться, теперь же их домик походил на кладбищенскую церковь — чисто, грустно и тихо. Но отказать себе в последнем оставшемся ему удовольствии Симон не мог, а Лупе была рада хоть чем-то побаловать близкого человека. Они как раз сидели за столом, когда в дверь замолотили сапогами.
Симон остановился, не донеся ложку до рта. Лупе пошла открывать. Ввалился тарскийский патруль, но Симон не подкачал. Привычным жестом подтянув к себе сумку, он деловито осведомился:
— В чем дело? Кто болен?
— Медикус третьей степени Симон?
— Да, это я. — У Лупе оборвалось сердце, но толстенький лекарь не проявлял никакой тревоги. — Так в чем же дело?
Ему объяснили. Дело было не в нем. Просто дан регент решили, что отныне все медикусы должны проживать в Высоком Замке, пользуя больных в отведенных для этого помещениях в отведенное время. Объяснялось сие нововведение тем, что в условии Святого похода все, кто может быть полезен в армии, переходят на казарменное положение.
Симон, поняв, что лично к нему у стражников претензий нет, принялся спокойно собираться, словно бы уезжал по каким-то семейным делам. Покончив со сборами, он чмокнул Лупе в щеку, велел ей быть умницей и вышел в сопровождении топающих стражников.
Лупе выглянула в окно — им не солгали. Все обитатели Лисьей улицы, имеющие бляху гильдии медикусов, понуро брели к повозкам. Женщина покачала головой и задернула занавески. Оставалось лишь надеяться, что Симон, как и все прочие, в относительной безопасности. Дело не в походе — даже последний безумец не рискнет сунуться через Гремиху зимой. Зато все медикусы в той или иной степени знакомы с волшбой, а некоторые могут отслеживать чужие заклинания. Эти знания входили в обязательный курс Дозволенной магии и бывали весьма полезны, когда на кого-то пытались навести порчу. Обитатели Лисьей улицы могли определить, что поблизости творится нечто нехорошее, и разнести об этом по городу. Других причин, по которым лекарей следовало согнать под присмотр стражников, Лупе не видела.
Глава 3
2228 год от В. И. 10-й день месяца Звездного Вихря
Пантана. Убежище
1
Астен вряд ли мог внятно объяснить, что погнало его из дома еще затемно. В последнее время с ним вообще творилось нечто странное — стихи не просто не сочинялись, они перестали его занимать. Остров казался тесным и скучным, а лица Светорожденных — лишенными жизни масками. Брат правителя Лебедей с трудом заставлял себя жить прежней жизнью хотя бы внешне, разговаривать с соседями и родственниками, по ночам ложиться в постель, утром проводить несколько часов за письменным столом.
Появление в его доме пресловутой Эстель Оскоры к тревогам Астена прибавило не слишком много. Тарскийка ему нравилась, хотя никакой магической силы он в ней не ощущал. Зато Астену казалось, что он знает эту женщину очень давно, наверное, потому, что он некогда долго жил со смертной. Странная убежденность, что его жизнь и смерть связаны с Герикой Годойей, Астена не пугала, скорее наоборот. Он бесконечно устал от ожидания и воспоминаний, а понесшиеся горным потоком события дали возможность вздохнуть полной грудью. Лебединый принц знал, что скоро покинет Убежище, и, видимо, навсегда, поэтому любые сумерки возбуждали его, словно гнездящихся в лесу черных птиц, что с криком взмывают в пламенеющее небо и мечутся в нем, пока в свои права не вступит день либо ночь. Астен каждый рассвет встречал немым вопросом, не сегодня ли придет то, что определит его судьбу…
Этот день начинался немного не так, как остальные. Под утро ему приснился сын, вестей о котором, как и о Преступивших, в Убежище не имели. Астен ясно видел, как Рамиэрль верхом на Топазе едет узкой горной долиной, а Перла налегке идет рядом, время от времени кокетливо потряхивая гривой. Ни Примеро со товарищи, ни Уанна рядом не было.
Нэо выглядел целым и невредимым и даже не очень уставшим. Он знал, что делает, так как ехал вперед, не оглядываясь по сторонам. Впрочем, там была всего одна дорога. Склоны гор поросли темным хвойным лесом, внизу весело бежала небольшая речушка. Снег еще не выпал, облетевшие кусты густо облепили странные белые ягоды. Прямо перед лицом Рамиэрля пролетела большая пестрая птица, чем-то напомнившая фазана. На другой берег речки выбежала лисица и с интересом воззрилась на всадника. Похоже, в этих краях охотников не водилось: зверье казалось совершенно непуганым.
Рамиэрль улыбнулся, глядя на рыжехвостую остроносую красотку, и чуть придержал коня. Порыв ветра пошевелил ветки белоягодника, принеся откуда-то несколько запоздалых темно-красных листьев…
Астен проснулся с непривычным ощущением покоя. Он сам себе не признавался, до какой степени ему не нравится затея сына пройти по следу Проклятого, но по крайней мере сейчас никакой опасности не было, хотя правдивым сон о Корбуте быть не мог. Роман, да и то в лучшем случае, сейчас пробирался таянской Тахеной, разве что Прашинко помог. Астен предпочел бы, чтоб этого не случилось, потому что любое одиночество было лучше общества Примеро, которому лебединый принц окончательно перестал доверять. Вожак Преступивших грозился ждать Романа до середины месяца Волка, после чего двигаться к месту Силы самостоятельно, и Астен искренне пожелал ему не дождаться.
