Леопина поежилась и повернула к Льюфере. В столице Арции она была совсем девчонкой, но город с его дворцами, мостами и храмами запомнился на всю жизнь. Мунт был роскошен, шумен и небрежен, как подвыпивший нобиль. По булыжникам громыхали кареты, продавцы горячих каштанов и рогаликов выхваливали свой товар, из окон многочисленных харчевен пахло мясом, пряностями, вином. Тогда семья Лупе останавливалась у родственницы, вышедшей замуж за столичного нобиля и до смешного гордившейся своей новой жизнью. Интересно, где сейчас милая Агата, неужели придется ее разыскивать?! Если никого из друзей Луи нет в городе, остается только она, жившая где-то у циалианского храма.
Лупе поежилась — вроде и не холодно, но от пронизывающей сырости шубка на золотистой фронтерской лисе не спасала, к тому же очень хотелось есть, а продавцы каштанов и пирожков, как на грех, куда-то задевались. Женщина вздернула носик и торопливо зашагала к дворцу графов Батар, за которых Луи ручался как за самого себя.
Шпиль, увенчанный крылатым змеем, виднелся издалека, но геральдическое чудище оказалось единственным обитателем роскошного палаццо. Лупе в пятый раз уткнулась в запертую решетку. Привратницкая и та выглядела необитаемой. Женщина едва не всхлипнула и поняла, что нужно решать — возвращаться или попытаться что-то разведать… Самой.
Сдаваться не хотелось, но она обещала этому арцийскому мальчику, что ничего не станет предпринимать, только передаст письма его вельможным друзьям. А друзей не оказалось дома. Никого.
— У красавицы все в порядке? Она здорова? — Густой приятный голос заставил Лупе вздрогнуть. К ней участливо склонился высокий худощавый мужчина, держащий на плече измазанный красками ящичек.
— Спасибо, все в порядке, — тихо ответила Лупе, намереваясь уйти, но от человека с красками оказалось не так-то легко избавиться.
— Я давно наблюдаю за красавицей, — продолжал тот, обезоруживающе улыбаясь. — Белый снег, черные ворота, рыжий мех, так и тянет нарисовать.
— Дан художник?
— О нет! Художники рисуют нобилей, а я — мазила. Рисую вывески, ну, может, иногда трактирщика с трактирщицей. Во дворцы меня не пускают, да и ладно. Ничего хорошего там, особливо теперь, нету. Орлы разлетелись, одно воронье осталось,
[34]
благо падали хватает. А красавица в гости к кому-то приехала? С востока, я вижу?
— С востока, — подтвердила Лупе, отчаявшись отделаться от мазилы, словоохотливость которого объяснял едва уловимый винный запах, — хотела на кухню наняться. Я готовлю хорошо, у меня письма есть…
Письма у нее действительно были. Одно, якобы от хозяйки поместья на границе Арции и Фронтеры, лежало в поясе вместе с тремя аурами и двумя десятками аргов, другие, с печатью Луи Гаэльзского, были хитрым образом зашиты в корсаже. Что ж, сказка, которую они придумали для городской стражи, сгодится и для любопытного художника.
— А что? У вас вовсе худо стало? — посочувствовал тот. — Оно и понятно, чтоб умаслить юг, выжимают север. Я слыхал, война у вас?
— Нет, — входя в роль, покачала головой Леопина, — война — то во Фронтере. Там, кажут, все с ума посходили… У нас тихо пока…
— Да уж, — зло сощурился новый знакомец, — арцийцы молодцы, пока половине голову не свернут, другая и не почешется, — и резко сменил тему: — Что ж это я красавицу на улице морожу? Тут недалеко таверна есть, «Счастливая свинья». Я там как раз малюю, может, красавица со мной пойдет, согреемся, поговорим, подумаем. Вдруг хозяину не только вывеска, но и куховарка нужна? Или данна только у графа работать хочет?
— Дан смеется, — Лупе уже увереннее играла свою роль, — мне б хоть какое местечко найти.
— Значит, решили, — просиял художник. — Меня зовут Жюльен. А красавицу?
— Дан мне льстит… Я даже в девушках красавицей не слыла. А зовут меня Халина…
— Красивое имя, и данна ничего себе, только маленькая очень, хоть в карман сажай. — Длинный художник весело заржал, и Лупе показалось, что она знает его тысячу лет. Надо же, а ведь сначала он ей не понравился, а все потому, что она устала и замерзла. К счастью, «Счастливая свинья» оказалась рядом и явно была обязана своим именем владельцу. Господин Жан-Огюст был розов, толст и белобрыс, но его маленькие глазки светились умом и неподдельным добродушием. Приветливо кивнув художнику, хозяин без лишних слов указал на угловой стол.
— Понимает, что голодный художник не может сотворить ничего великого, — подмигнул Жюльен.
— А я думала, наоборот, гений должен быть голодным…
— Выдумки, любезная Халина, отвратительные выдумки — никто не должен быть голодным, когда-нибудь это поймут. Кстати, тут все блюда готовят из свинины, никакого другого мяса Жан не признает. «Свинина и пиво!» — вот его девиз. Но и то и другое выше всяких похвал, потому я у него и рисую уже неделю. Будь хозяин болваном, я бы управился за два дня, правда, сделал бы хуже. А так я в эту свинью вложил всю свою исстрадавшуюся по прекрасному душу.
Леопина невольно засмеялась, разглядывая собеседника. Художнику было что-то около сорока, и он, без сомнения, прожил эти годы отнюдь не монахом. Худощавый, высокий, неплохо сложенный, с не слишком приятными чертами лица и всклокоченными волосами цвета перца с солью, Жюльен казался изрядно потасканным, но неунывающим.
Принесли пиво, хлеб и дымящуюся глиняную миску. Только теперь Лупе поняла, как же она замерзла и устала. Нет, сегодня она больше никуда не пойдет, «Свинья» — восхитительное местечко, а решить, что делать, можно и утром, тем более Жюльен явно не дурак поболтать и наверняка расскажет много интересного…
2
Риск при ближайшем рассмотрении оказался меньшим, чем представлялось вначале: гоблины, как бы много их ни собралось, сейчас наверняка заняты каким-то ритуальным действом, и все их внимание приковано к жрецам-старейшинам, или как их там… Если они кого-то и стерегутся, то не со стороны башни, да еще из реки. Главное, чтобы никто не вошел в священный круг, центром которого является Ночная Обитель.
Эльф помимо воли улыбнулся: все же судьба неистощима на шутки. Ночной народ, единственный сохранивший верность истребленным богам, собирается для великой молитвы у обители одного из виновных в их гибели чужаков. Хотя чем лучше он, эльф, Светорожденный, путающийся с гоблинами и шастающий тайными путями по следам странного колдуна?
…На этот раз Роман поступил умнее, чем летом. Лезть в ледяную воду, даже зная, что она расступится, не хотелось. Эльф оттеснил бегущий поток от обледеневшего берега, так что между мерцающей водяной стеной и скалой остался узкий проход. Конечно, даже сил кольца вряд ли бы хватило, чтобы проделать такое с обычной рекой, но рожденный магией Уанна поток слушался Рамиэрля, как норовистая лошадь хорошего всадника: сперва выказал норов, потом смирился.
Кризе эльф велел идти за ним, и она шла тихо, как лесная кошка. Только иногда, когда Роман останавливался, чтобы прислушаться, она подходила так близко, что либер чувствовал на шее теплое дыханье. Как все же горная девчонка отличалась от изысканных эльфийских красавиц! И, Проклятый свидетель, отличалась в лучшую сторону.
