— Эландец встречал эльфов?! Эльфов?!
— Да, и обязан им жизнью. Аррой прожил с ними на островах несколько лет и был отпущен… под честное слово никому не рассказывать о том, что видел. Он молчал больше двадцати лет и только сейчас, когда знамения конца света становятся все явственнее, рассказал то, что, по его мнению, может быть полезным. Маловато рассказал, кстати говоря, но я знаком с начатками эльфийской магии и… Прости, Феликс, сейчас никто не скажет, что у тебя нет руки. Эрасти же наверняка попал к по-настоящему сильным магам, они смогли не просто создать видимость… То, что у него когда-то не было рук, помнил только Эрасти. Судя по всему, в нем текла непростая кровь, и он смог сам стать магом, и очень сильным, но рисковавший жизнью ради щенят не станет мстить невинным за предательство одного мерзавца… Тем более когда беда грозит всем. Герцог Аррой рассказал, что эльфы опасаются конца света.
— Жаль, что Проклятый унес свои знания в преисподнюю.
— Значит, мы должны пойти за ним.
— Ты шутишь!
— Если хочешь — смейся, но житие святой не говорит о смерти Проклятого. Только о его заточении, а потом пугает людей возможным возвращением «исчадия Зла». Значит, у нас есть шанс. Что Циала заперла, другие откроют. Для начала мне нужно кольцо Эрасти.
— Зачем?
— Пока не знаю. Но меня об этом просили. Он сам.
— Сам Эрасти?!
— Прежде чем мне приснился сон про Филиппа, я видел Проклятого. Возможно, это был ответ на мучившие меня вопросы, слишком чудовищный, чтобы я принял его наяву, но мне кажется, мой сон был чем-то большим. Я видел чудище, по всем признакам страшное, но я не боялся. Затем я снял кольцо с руки на твоей иконе и надел на монстра. Оба — и святой на иконе, и монстр у окна — исчезли, а на его месте появился Эрасти. Он несколько раз повторил: «Верь мне!» И… Звездный Лебедь! Я же видел Эрасти Церну! Одна… болотная ведьма мне его показала в… в особом зеркале! Это был он… Умирающий под какой-то скалой… Это не случайность, это просто не может быть случайностью!
— Так ты думаешь…
— Думаю, Эрасти как-то сумел докричаться то ли до меня, то ли до его святейшества, но я тоже почувствовал. Там, во сне, нужно было кольцо, и я его добуду.
— Мы добудем.
— Ты хочешь сказать…
— Да, Проклятый меня побери…
— Хорошо, чтоб побрал… Но боюсь, нам до Эрасти добираться и добираться. Для начала заберем перстень и отправимся в Таяну к Аррою. Он нас ждет. Он и Стефан Ямбор, а принц — человек умный и отважный.
4
Воздух комнаты еще хранил запах горького меда — запах снадобья, которое Герика варила для Стефана. Жан-Флорентин как-то пытался объяснить адмиралу, что именно там намешано и почему Роман использовал именно эти ингредиенты, но Аррой ничего не понял. Он вообще не пытался понимать то, что ему было не нужно или неинтересно. Такой вот тайной за семью печатями для герцога оставались всяческие зелья… И некоторые люди.
Аррой никогда не восторгался женщинами, похожими на Герику, — слишком покорными, слишком податливыми, слишком тихими. Отдавая должное неяркой красоте тарскийки, которую герцог разглядел вопреки пышным платьям и нелепым прическам, он приходил в уныние от безволия Герики и ее неспособности сказать «нет». И все же Аррой жалел девушку, как жалеют бестолковую собаку, с которой обращаются не лучшим образом, к тому же адмирал никогда не осуждал чужой выбор.
Стефан влюблен в тарскийскую телушку — его дело. После арцийской красотки племянника не могло не потянуть на кроткое, привязчивое создание; Митту же Аррой не терпел. В том числе и потому, что арцийка откровенно намекала о желании познакомиться со знаменитым родичем поближе. Нет, Рене не хранил верность законной супруге; будь Митта женой человека, к которому он не испытывал привязанности, герцог вряд ли бы свое упустил, но Митте не повезло — Стефана адмирал искренне любил и наставлять ему рога не собирался.
Вертихвостка была оскорблена в лучших чувствах, но у нее хватило ума не объявлять Рене войну. Тем не менее развод супругов эландец воспринял с удовлетворением, а зная тщательно скрываемую сентиментальность племянника, счел его встречу с дочерью Михая благом. В тарскийке принц мог быть уверен больше, чем в себе самом. Дело шло к свадьбе, и вдруг…
Известие о том, что король женится на Герике, а Стефан его чуть ли не сватает, заставило Рене ошалело затрясти головой и впервые в жизни усомниться в собственном слухе. Адмирал не мог ничего понять, а когда увидел невесту, то поразился муке, застывшей в серых глазах. Девушка не кричала, не плакала, не умоляла. Она снова согласилась, но…
— Проклятый меня забери, если я хоть кому-то причиню такую боль. — Слова, сорвавшиеся у Рене с языка, мог слышать только Жан-Флорентин, и он их услышал.
— Странная вещь сердце человеческое вообще и сердце женское в частности, — сообщил жаб. — Она может отказаться, но не отказывается.
— И не откажется. Не та натура. Я Стефана не понимаю! Он же любит ее. Если бы я любил…
— Ты еще полюбишь, — утешил жаб. — Как Матушка сказала, так и будет, поэтому воздержись от необоснованных предварительных заявлений. Любовь выскочит на тебя из-за угла, как убийца с кинжалом.
Глава 6
2228 год от В. И. Вечер 17-го дня месяца Влюбленных
Святой град Кантиска
1
Военный совет прервали некстати нагрянувшие гости. «Барон Шада», соратник Феликса по Авире и давний знакомый Романа по Гверганде (мир все-таки тесен!), и его «сын» Александр, для удобства ставший просто Александром-Отто-Фредериком-Иоганном-Альбрехтом, с готовностью поспешили навстречу бравому Добори и его товарищам. Капитан прибыл с плохо скрытым желанием напиться, дабы в воспоминаниях о боевой молодости и военных подвигах отвлечься от сегодняшней подлости. Хозяин гостиницы настроение гостей почуял на расстоянии и не подкачал. Вино было хорошим, мясо — прожаренным. Начали под разговоры о том, что все течет, все меняется. Помянули командора: крут был покойник, но справедлив. Знал толк и в боях, и в попойках, и в женщинах. Как-то само собой пришли к выводу, что нынешний командор прежнему и в подметки не годится, а новый Архипастырь, вне всяческого сомнения, будет куда хуже Филиппа.
Покойный, тот был умница. Понимал, что человеку не только молиться, но и жить надо и что живем один раз. Как оно на том свете обернется, никто не знает, так что на этом можно и нужно как следует погулять. Сейчас же в Кантиске творится невесть что, Проклятому и тому тошно.
Чем больше пили, тем меньше Добори одобрял конклав и кардинала Амброзия, набивавшегося в преемники покойному Архипастырю. В Кантиске уже шептались, что Амброзий устал ждать смерти его святейшества и каким-то способом ее ускорил. Генрих Бэрро, аюдант Добори, подлил масла в огонь, рассказав, как Амброзий и его приспешники додумались обвинить в ереси монастырского библиотекаря, безобидного брата Парамона. Вся вина бедняги была в том, что к нему благоволил покойный Филипп.
