— А гвардия? Когда придет гвардия?
— Не знаю! — отрезал маршал. — Сделаю все, что могу, но тут такое творится! Рассчитывайте только на свои силы. Пока до Базилека с Бернаром дойдет, что они обхитрили самих себя, может и неделя пройти, и две…
— Нет, — с каким-то отчаяньем возразил Гийом, — если не ударить сейчас, через неделю от нас мокрого места не останется.
— Надо, чтоб осталось, — припечатал маршал, — голова у Матея есть, так что выкрутитесь, а там, глядишь, и Церковь подоспеет. Я же… А, что тут скажешь. На вас вся надежда — продержитесь! А сейчас марш к Матею! Жиль вас выведет. Как узнаю, что вы выехали, пойду к императору. Попробую ему мозги вправить, но, — великан поморщился, — нигде не сказано, что можно вправить то, чего нет.
Эту фразу он в сердцах повторил и несколько ор спустя, когда, поддав ногой в сапоге с отворотом ни в чем не повинную дверь, плюхнулся в любимое кресло у камина и потребовал царки. То, что Базилек и Бернар губят Арцию, он знал и раньше, но до какой степени глупости и предательства они могут дойти, все же не подозревал. До сегодняшнего дня.
…Базилек его принял почти сразу, впрочем, Франциск в этом и не сомневался. Полтора десятка лет он старательно изображал недалекого, любящего выпить и покутить солдафона, озабоченного лишь тем, чтобы его гвардия вовремя получала жалованье. Веди он себя иначе, его давно бы убили или сместили и гарнизонами командовали бы лизоблюды Бернара, а гвардией бы распоряжался недоумок Жером… Пока же Бернар полагал Франциска Ландея безопасным и мирился с ним, тем более что в столице старого вояку искренне любили и любовь эта подпирала весьма шаткие чувства подданных к императору. Базилек же всегда был рад видеть друга своего покойного брата, от которого не ожидал никакого подвоха и который напоминал ему о годах юности.
По-павлиньи разряженная дворцовая челядь знала, что кто-кто, а маршал может входить к императору без доклада, впрочем, Франциск этим своим правом не злоупотреблял. Нужды не было, а лишний раз любоваться на освежеванного кролика в львиной шкуре было противно. Но на этот раз серьезного разговора было не избежать.
Увы! «Кролик» и повел себя как кролик. После длинной слюнявой истерики был призван драгоценный Бернар с его не менее драгоценным братцем Марциалом, которые объяснили перепуганному императору, что все написанное в письме ложь и интриги Луи, которому нужно, во-первых, поссорить Его Величество с Михаем Годоем, а во-вторых, получить разрешение на возвращение в Мунт. А может быть, и того хуже, и сосланный принц подкупил фронтерских баронов и выманивает императора из столицы, чтобы предательски убить и захватить трон.
Базилек с умным видом кивал и соглашался, а Ландей… Что ж, ему пришлось наступить себе на горло и сделать вид, что он верит всей этой чуши, так как потерять в решающий момент маршальский жезл он был не вправе. Поднимать же в столице бунт, когда в страну вторгся враг, было равносильно предательству. И все же Франциск решился бы и на это, будь он уверен, что быстро справится с прихвостнями Бернара. К сожалению, это было далеко не так. Наемное войско из южных провинций крепко держал в руках младший братец Бернара, который, несмотря на свое ставшее притчей во языцех пристрастие к молодым белокурым офицерам, неплохо разбирался в воинском деле.
Конечно, гвардейцы Франциска, искренне ненавидящие южан, готовы были искрошить их в капусту и с восторгом сделали бы это по первому слову своего маршала. Беда была в другом, при этом бы они не досчитались трети своих. А в то время, когда во Фронтере хозяйничает Годой и единственной преградой на его пути оказались мальчишка-принц и старый друг Матей, это смерти подобно.
Маршал выругался и налил себе еще. Все было из рук вон плохо и даже хуже. Потому что этот негодный щенок оказался в центре схватки, и если он удался в отца, а это так и есть, то очертя голову ринется в бой. А погибни Луи, на Арции можно будет ставить крест, даже если Годой ее и не проглотит до конца.
Франциск Ландей был человеком войны, смысл его существования заключался в том, чтоб водить в бой армии, но на сей раз война случилась или слишком рано, или же слишком поздно. Напади Годой или кто бы то ни было десять лет назад, это стало бы великолепным поводом сместить никчемного императора и возвести на трон единственного сына Эллари. Повремени тарскиец еще год или два, и Арция встретила бы его во всеоружии. Они как раз бы успели свершить задуманное, а задумывали они государственный переворот. Франциск отродясь не был интриганом, так же как и Шарль Матей или удаленный ныне на границу с Эландом Сезар Мальвани, но спасти страну можно было только свергнув императора, а вернее, всесильного Бернара.
Когда Эллари Арцийский погиб в бою, причем у Ландея не было уверенности, что смерть принца на совести атэвских стрелков (Эллари не имел обыкновения показывать врагам спину, а роковая пуля вошла именно туда), наследником стал незначительный Базилек. От природы мягкий и некрепкий здоровьем, он боготворил старшего брата, на все глядя его глазами, и друзья Эллари были уверены, что будущий император хоть и не станет великим правителем, но и не навредит, так как обопрется на другарей Эллари. Потому они скрепя сердце и согласились с волей старого императора, назначившего своим преемником младшего сына в обход малолетнего внука.
Мать Луи, дочь небогатого фронтерского барона, завоевавшая любовь наследника, снискала ненависть царственного свекра. Пока Эллари был жив, с ней мирились, но после его гибели красавицу Терезу обвинили в распутстве и заперли в одном из циалианских монастырей. Открыто объявить незаконнорожденным Луи, как две капли воды похожего на отца, не осмелились, но слухи поползли, а поскольку на щите наследника не должно быть и намека на кошачью лапу,
[82]
последующий манифест Ангуара Восьмого никого не удивил. Впрочем, знай старик, что сотворит с короной его младший сын, он вряд ли бы отослал от себя внука. Но Ангуар этого не увидел, тихо сойдя в гроб вскоре после битвы при Авире.
Правление Базилека Первого убедительно доказывало, что единственный недостаток, который нельзя исправить, это слабость характера. Базилек женился раньше брата, честно взяв указанную отцом девицу знатного рода. Рядом с Эллари младший принц был бы героем, в окружении многочисленной жениной родни он стал трусом и предателем. После смерти свекра и деверя императрица Амалия с помощью своей матушки и братцев взяла безвольного супруга в ежовые рукавицы. Когда же мерзкая баба, ко всеобщей радости, отправилась в мир иной, за императора взялся ее дальний родич Бернар, загодя прибравший к рукам единственную дочь императора.
