Именно такие мысли одолевали Ланку, следящую за снегопадом из окна опочивальни. Принцесса сидела на подоконнике, закутавшись в расшитую райскими птицами арцийскую шаль. Дочь Марко с детства любила наблюдать за танцем снежных хлопьев, но на этот раз они пугали. Она, никого и ничего не боявшаяся, в последние месяцы поняла, что такое страх. Нет, Илана боялась не своего мужа, не его бледных прихвостней, не молчаливых стражей-гоблинов. Этих она, пожалуй, даже любила. Она боялась будущего — весны, которая несла войну, неизбежного выбора, который ей предстоял, встречи с Рене и того, что она может никогда больше его не увидеть, так что последним воспоминанием о ее отчаянной горькой любви будет презрение и равнодушие, застывшее в голубых глазах.
Днем Илана превосходно играла роль жены регента, хозяйки Высокого Замка. Ночами же она, если только ее не посещал супруг, что в последнее время случалось, к счастью, не столь часто, просиживала на окне, вглядываясь в тревожную темноту, и думала, думала, думала…
Если бы ни Уррик, ей было бы совсем одиноко, так как любимцам Михая она не верила, а те таянские нобили, кто, спасая свои жизни и состояния, вынужденно оставались при дворе, не верили ей. Более того, они, так же как и старые слуги, в глубине души презирали и ненавидели предательницу. Уж в этом-то Илана не сомневалась. Днем ее это не волновало. Она была высокомерна и смела, а вызвавшие ее гнев долго жалели о своей неосторожности, но ночами, оставшись наедине с собой и вспоминая Высокий Замок таким, каков он был при отце и братьях, Ланка начинала ненавидеть себя едва ли не сильнее обитателей служебных дворов.
Единственный, кому она верила до конца, был Уррик. Он стал ей необходим не просто как послушное орудие или неутомимый нежный любовник, а как близкое существо, рядом с которым становится не так холодно и одиноко. Неожиданно все то, что она говорила молодому гоблину, приручая его, оказалось правдой. В полной мере Илана поняла это, отправив Уррика в Эланд. Первые несколько дней она вроде и не замечала его отсутствия, думая лишь о том, удастся ли ему передать письмо и что ответит Рене. Затем ее стала одолевать неясная тревога, и в одну прекрасную ночь принцесса поняла, что главное для нее, чтоб он вернулся.
Даже если ему не удастся ничего сделать, пусть возвращается живой и здоровый! И он вернулся. Уррик мало рассказывал о своих похождениях, да она и не расспрашивала. Главное, что письмо в Эланде, а Шандер Гардани жив. Последнее известие Ланку одновременно и испугало и обрадовало. Она всегда любила Шани и не забыла, как тот бросился ее защищать. Если бы она тогда уехала с… — как же звали того лейтенанта? Ласло? — все могло бы сложиться иначе. Но с другой стороны, если Шандер узнает про Мариту, про то, как она… В его глазах наверняка отразится то же безмерное удивление, постепенно сменяющееся отвращением, что и у Рене.
Принцесса постаралась выбросить из головы эти мысли, но они оказались сродни сорняку-ползучнику, который если уж завелся в огороде — пиши пропало. Извести его без магии нельзя.
Известно, что мужчины чаще всего топят сомнения и недовольство собой в вине, а женщины — в занятиях любовью. Пылкость, с которой Ланка отвечала на страсть Уррика, вознесла последнего на самую высокую гору наслаждений. Он был слишком счастлив, чтобы рассуждать о грехах или бояться возмездия. Ланка, к сожалению, не была столь простосердечна, и в ее голову все время заползали тяжелые мысли, а в сердце — страх перед будущим. И все равно она раз за разом открывала потайную дверь, потому что пожертвовать близостью Уррика была не в состоянии.
Колокол на ближайшей башне отзвонил четвертую ору. Стало быть, муж сегодня не придет. Даже когда он вламывался к ней пьяным или взбешенным, он никогда не делал этого между четвертой и седьмой орами. В это время он занимался какими-то своими делишками, о которых Илане до сих пор ничего не удалось узнать. Она же проводила это время с Урриком, если тот в это время не стоял в карауле. Сегодня гоблин был свободен и наверняка уже ждал ее.
Женщина легко соскочила с высокого подоконника, задула свечу на окне — если что, Уррик будет знать, что она уже идет, и решительно открыла дверь. По крайней мере, в ближайшие мгновения она забудет все эти лезущие в голову глупости.
2228 год от В.И.
Ночь с 22-го на 23-й день месяца Волка.
Пантана. Убежище
Было еще темно, когда три фигуры в мерцающих, подобно инею, в лунном свете плащах оказались на окраинах Пантаны. Кстати поваливший крупный снег сшивал небо и землю торопливыми неряшливыми стежками. На открытом месте наверняка начиналась немалая метель, но в лесу пока еще было тихо — густые ветви сдерживали ветер.
— Странно, вы уходите в первый день Истинной Зимы, — тихо сказал тот, что был повыше, — по-моему, это означает…
— Это ничего не означает, — откликнулся второй. — Время примет кончилось. Они хороши, когда все идет, как заведено от века.
— И все-таки, Астен, — первый, казалось, вернулся к прерванному разговору, — подумай еще раз. Мне в Убежище делать нечего. Мне там каждое дерево напоминает о беде. А без тебя Эмзар остается как без рук… для всех будет лучше, если с Геро пойду я.
— Нет, Клэр, — названный Астеном говорил тихо, но уверенности в его красивом голосе хватило бы на десяток кардиналов, — ты должен остаться и пережить свою боль. Только тогда ты станешь тем, кем должен стать. И потом, ты пока еще не знаешь того, что знаю я, а мы не можем рисковать Герикой. В Убежище за ней охотились одни, за его пределами найдутся другие. Я не удивлюсь, если они уже где-то рядом и, несмотря на всю магию Эмзара, нам придется драться. Я пока еще лучший боец, чем ты, — Дом Розы всегда славился боевой магией, и я похож на своего сына, к которому внешний мир привык, а твоя внешность неизбежно повлечет пересуды. Держать же изменяющее ее заклятие — значит скрываться от людей, но криком кричать магам о том, что кто-то творит Запретную волшбу… Нет, Клэр, идти должен я.
— Но почему, — впервые подала голос женщина, — почему Клэр не может идти с нами, если ему тяжело оставаться в Убежище?
— Потому что, — Астен вздохнул, — кто-то должен быть рядом с Эмзаром, а Клэри единственный, кому я могу верить до конца. Он не мог убить Тину, а значит, покушаться на тебя.
— Я поняла, — кивнула головой женщина, — будем прощаться.
Все трое откинули капюшоны, подставив лица падающему снегу. Слов не было. Клэр бережно поднес к губам руку женщины, а она в свою очередь провела тонкими прохладными пальцами по бледной щеке эльфа и, закутавшись в плащ, отошла в сторону. Мужчины, оставшись одни, какое-то время стояли и смотрели друг на друга, а затем обнялись совершенно по-человечески, после чего Астен быстро зашагал вслед за Герикой. Клэр долго смотрел им вслед, потом стряхнул снег с плаща и медленно побрел в Убежище.
2228 год от В.И.
Ночь с 22-го на 23-й день месяца Волка.
Фронтера
Лупе была рада снегопаду — теперь никто не заметит, что кто-то сошел с тракта и направился в сторону болот. Еще летом такая предосторожность всех бы только рассмешила — граница между арцийской Фронтерой и Таяной существовала лишь в головах монастырских картографов, а местные жители ходили туда и обратно, когда хотели. С купцов, конечно, пошлину брали, не без этого, но только в городах, а поскольку дальше Таяны была только Тарска и Последние горы, то поборы за провоз по таянским дорогам не взимали. Потому и застав никаких не строили уже давно — с тех самых пор, когда Таяна доказала свое право быть самостоятельным королевством, а Арцийская империя одряхлела настолько, что отдала свое восточное приграничье на попечение местных баронов в обмен за номинальное признание ими власти императора.
