Чародеи сосредоточенно вглядывались в темную воду. Стояла тишина. И тут Роман заметил вторую перемену. Лягушки молчали. Лужа была мертва.
2228 год от В. И. Утро 15-го дня месяца Лебедя.
Таяна. Высокий Замок.
Когда он ушел, оставив спящую королеву, в окна уже сочился первый серенький свет. С Рысьвы тянуло сыростью — Марко отчего-то оставил окна открытыми. Сам король, совершенно одетый, спал в кресле. Рене положил руку ему на плечо, но тот только сердито заворочался, пытаясь освободиться. Адмирал ощутил запах царки и все понял.
Марко пил уже третью ночь и, похоже, останавливаться не собирался. Рене относился с иронией к утверждению, что горе нельзя заесть, но можно запить, но ему не приходилось переживать то, что выпало в последние месяцы на долю короля Таяны. Герцог вздохнул, накинул на плечи родича скомканное покрывало из каких-то темных блестящих шкурок и, стараясь не шуметь, вышел, кивнув стоявшему у королевской двери «Золотому».
Рене хотелось лечь и ни о чем не думать, но он знал, что вместо этого спросит себе чего-нибудь горячего, затем долго, сначала с Жаном-Флорентином, а затем и с Шандером, будет обсуждать события этой ночи. Он не мог отделаться от мысли, что сегодня Герика сказала что-то необычайно важное, что-то, что расставляет все на свои места. Возможно, он бы и вспомнил, но ему не дали.
На пороге его комнаты сидела Ланка. Принцесса выглядела непривычно молчаливой и бледной, так что Рене счел за благо заговорить первым:
— Ну что ты опять натворила, скверная девчонка?
Ланка молча хлопала неумело подчерненными ресницами, с трудом сдерживая слезы. Рене уже не в первый раз увидел, что племянница занялась своей внешностью; делала это она ужасно, но… трогательно. Девушка, впервые ощутившая себя женщиной и пытающаяся обратить на себя внимание мужчины, всегда трогательна.
У Рьего никогда не лежала душа к свадьбе Ланки и племянника. Уж слишком хороша была неукротимая принцесса, чтобы отдавать ее человеку, интересующемуся только истиной, находящейся на дне винного кувшина. Рене давно поставил крест на Рикареде, хотя с упорством обреченного продолжал создавать видимость того, что Эландом правит законный правитель, а не его знаменитый дядя. Ланка со временем обещала стать прекрасной герцогиней, но… Рене слишком хорошо помнил собственное глухое отчаянье, когда его, вольного капитана, вынудили бросить все и всех, что он любил, и стать фактическим правителем герцогства и мужем «нужной» невесты. А поскольку Счастливчик Рене не переносил женщин двух типов — а именно покорных и здравомыслящих, его обстоятельная супруга могла рассчитывать на терпение мужа, но никак не на любовь… Да, Рене позволял себе развлекаться на стороне, но женщине это делать куда труднее. Если же девчонка влюбилась…
Рене вдруг понял, что хочет видеть Ланку счастливой. Очень счастливой. Принцесса, как-то сжавшись под взглядом адмирала, продолжала из последних сил бороться с рыданиями. Рене улыбнулся и взял ее лицо в обе ладони.
— И что же у нас случилось? — Илана попыталась улыбнуться и… разревелась, уткнувшись лицом в камзол герцога.
2228 год от В. И. 16-й день месяца Лебедя.
Пантана. Убежище.
В Убежище всерьез полагали, что причиной лютой ненависти сестры к брату было его абсолютное невнимание к раскосым зеленым глазищам Эанке и облаку темных кудрей, обрамляющих непомерной красоты лицо. Сын Астена изо всех сил сторонился красавицы-сестры, которую никак не мог признать таковой. Впрочем, не он один. Большинство эльфов сходилось на том, что женщины прекраснее, чем Аутондиэль, не рождала земля, но, упаси Великий Лебедь, иметь ее в собственном доме. Астен и Роман с этим полностью соглашались.
Бард, разумеется, понимал, что на этот раз ему не избежать встречи с матерью и сестрой, но изо всех сил старался оттянуть это удовольствие. Он намеревался посетить дом Нанниэль вечером в обществе отца и дяди, но его опередили. Эанке застала его одного, и Рамиэрль приготовился к худшему.
Возможно, он и в самом деле поздоровался чрезмерно сдержанно, и сестра не преминула ему на это указать:
— Вы, брат, посещая людей, в полной мере переняли их скверные манеры.
— Допустим, — Роман старался говорить вежливо, — но если это так, вам стоит избегать моего общества. Меня не переделаешь, зачем испытывать вашу изысканность.
— И тем не менее вы мой брат, и мой долг….
— Мы ничего не должны друг другу, Эанке, и мы никогда не были близки. Ты пришла, потому что хочешь у меня что-то спросить. Спрашивай, лгать не буду.
— Хорошо, — эльфийка поправила смоляной локон, и Роман невольно сравнил ее с женщинами, оставленными в Гелани. Совершенной красоте Эанке не хватало безыскусной нежности Мариты, огненного задора Ланки, таинственности и гордости Лупе. Даже тихая покорность Герики казалась привлекательной рядом с этой уверенностью в собственном превосходстве.
Роман внезапно понял, что не только не любит сестру, но и опасается. Тем не менее он придал лицу выражение вежливого внимания.
— Рамиэрль Звездный Дым, — Эанке требовательно повысила голос, — скажите мне, не видели ли вы во время своих странствий примет, которые предвещали бы конец Рассветных земель?
— Я видел признаки того, что нас ждут серьезные испытания. А будет ли конец света, зависит от многого, в том числе и от того, что будет делать каждый из нас.
— Каждый из нас? — Красавица недоуменно подняла бровь. — Кого ты имеешь в виду?
— Я имею в виду всех живущих в Рассветных землях.
— Нам нет дела до «всех». Мы — Перворожденные!
— Нас никто не звал сюда, сестра. Но раз мы сюда пришли, мы принадлежим этому миру.
— Ты заблуждаешься, — превосходства, звучащего в ее голосе, хватило бы на нескольких королев, — мы не принадлежим этому миру, и мы давно должны покинуть его и воссоединиться с нашими родичами и нашими Повелителями.
— Интересно, — Роман уже не скрывал своего раздражения, — как мы можем это проделать? И вообще, сколько, кому и чего я должен, предоставь решать мне самому.
— Эльфы созданы Творцом и являются Детьми Света, они не должны иметь отношения к различным грязным тварям, которых Творец сметет с лица земли за их мерзости….
— Подожди-ка, дорогая. С чего это ты решила, что ты лучше людей или, скажем, трясинников? Оттого, что ты рождена бессмертной, но вечная жизнь, доставшаяся тебе даром, отнюдь не делает тебя лучше бабочки, живущей один день. Ты красива, не спорю. Но есть и красивее тебя. И умнее. Кто же дал тебе право судить о тех, кого ты не знаешь?
— Я давно подозревала, что ты предатель. Именно из-за таких, как ты, мы опоздали на Зов и остались здесь, — Эанке уже не выбирала выражений. Впрочем, гнев ей даже шел, придавая ее совершенным чертам особенную яркость.
— Называй меня как хочешь, но не вздумай — ты слышишь, — Роман неожиданно для самого себя схватил сестру за плечи и несколько раз встряхнул, — повторяю — не вздумай мешать мне. Я люблю этот мир, и я буду его защищать. Если понадобится, то и от тебя тоже!
