— А ничего. Он мне нужен.
— А ты?
— А я пока с Микой посижу.
— Толку от него!
— А ты поторопись!
— Ладно.
Белка действительно поторопилась. Не прошло и десятинки,
[61]
как предводительствуемые Белиндой Гардани с Лукианом выскочили из-за угла караулки. Увидев Стефана, они облегченно вздохнули.
— Что случилось? — Гардани выглядел озадаченным — Ты…
— Я уже тридцать четвертый год, как я. Мне стало полегче, и я спустился в сад. Дело не в этом. Мариту выманили подложной запиской.
— Почему ты так думаешь?
— Ее братишка говорит, что она пошла на свидание к Роману, но Роман и Рене около полудня уехали в монастырь святого Эрасти. Я думаю, девочка кому-то мешает.
— Или, наоборот, очень нравится, — проворчал капитан «Золотых». — В любом случае ее надо найти.
— Поднимайте всех! Это приказ. Пусть обыщут замок. Не нравится мне это.
— В последнее время мне не нравится все, — Лукиан был явно встревожен. Пожалуй, надо взять собак.
— Верно. Мика, беги на псарню, пусть сюда бегут Мечи и Янек со сворами.
Мика серьезно кивнул щекастой головой и, преисполненный собственной значимости, помчался исполнять поручение. Со всех сторон в садик сбегались «Серебряные» и «Золотые». Увидев принца, многие расплывались в улыбке, и Стефан понял — его любят. Почему-то это открытие его ужасно смутило, хоть и обрадовало.
К счастью, выражать свои чувства гвардейцам было некогда. Дворик быстро опустел, и на скамейке остались лишь Белка и Стефан, да у причудливых ворот мыкался десяток воинов, оставленных Шандером на всякий случай.
2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя. Шестая ора пополудни.
Монастырь святого Эрасти.
Рене и Роман почти бежали через ухоженный монастырский двор. Аббат Фелиций с трудом поспевал за гостями, изо всех сил стараясь отвечать на вопросы кратко и точно.
— Когда вы его нашли?
— Около полудня. Мы не думали… Его Высокопреосвященство просиживал в библиотеке с утра и до глубокой ночи и не любил, то есть не любит, когда его беспокоят. Последним его видел послушник Леон, принесший после Рассветной службы блюдо черешен. Он в монастыре около пятнадцати лет и очень предан… Его Высокопреосвященству… Дверь была заперта изнутри на засов… Его Высокопреосвященство часто так делает.
— Он кому-то не доверяет?
— Все дело в собаке, которую он, простите, очень баловал. Пес научился открывать лапой дверь и не питал никакого почтения к древним фолиантам. — Тут Фелиций позволил себе улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. — Изгонять сие животное из хранилища Его Высокопреосвященству надоело, и он стал запираться.
— А где собака сейчас?
— Мертва. Застрелена из арбалета. Кто сие сотворил, не ведаем.
Аббат был так потрясен несчастьем, что ему и в голову не пришло спросить, по какому праву светские врываются в монастырь и требуют отчета. Впрочем, было в герцоге Рьего нечто, заставлявшее повиноваться ему без лишних слов. Монастырский целитель, суетящийся у кардинальского ложа, тоже это почувствовал и покорно отошел в сторону, дав дорогу эландцу и сопровождавшему его либру. Роман склонился над хрипящим в агонии, узнавая и не узнавая того человека, с которым разговаривал еще вчера.
Иннокентий был без сознания, в углах губ пузырилась кровавая пена. Что-то предпринимать было поздно. Роман поднял сведенную судорогой руку, взглянул на ногти, тут же опустил и обратился к целителю:
— Что скажете, отец?
— У Его Преосвященства больное сердце, слабые жилы, он всегда весной жаловался на легкие, но мы не ждали несчастья так скоро…
— Вы осмотрели его руку между безымянным и указательным пальцами?
— Нет, налицо все признаки легочного кровотечения…
Так, значит, руки они не осмотрели, впрочем, это уже ничего бы не изменило. Собаку убили не зря…
— Ты полагаешь? — Герцог железной хваткой сжал плечо барда.
— Я не полагаю, я уверен. Эркард выпил яд вчера днем, к полуночи все было кончено. Кардинала, видимо, отравили утром…
— Значит?
— Он умрет в течение часа, — с трудом произнес Роман. — Это Агва Закта,
[62]
легендарный яд, использовавшийся клириками для казни отступников из числа бывших служителей. Противоядия не существует. Считается, что это секрет Церкви. Согласно канонам, Агва Закта должна храниться у Скорбящего Брата
[63]
на случай, если кто-то из клириков впадет в ересь.
При Циале Благословенной к этой мере прибегали довольно часто, но при последних Архипастырях, хвала Великому Лебедю, такого не случалось. Если не ошибаюсь, секрет изготовления яда за пределы Церкви не выходил, но о существовании его известно достаточно широкому кругу людей.
— Святой отец, прошу вас, проверьте, не пропал ли ларец с ядом, — Рене говорил почтительно и негромко, как говорят с духовными особами у постели умирающего, но аббат на просьбу отреагировал с рвением новобранца, исполняющего приказ капрала. Впрочем, возможно, он просто воспользовался случаем и улизнул от тяжелого зрелища, прихватив с собой двоих монахов.
У постели кардинала остались Роман, Рене, старенький медикус да жалось по стенкам несколько охваченных ужасом братьев-эрастианцев. Иннокентий, лежавший без движения, внезапно вскрикнул, изо рта хлынула кровь. Герцог схватил умирающего, с трудом удерживая бьющееся тело. Колет и рубашка Рене были залиты кровью, кровь забрызгала подушки, подчеркивая их белизну. Иннокентий никогда не был сильным человеком, но в свои последние мгновенья едва не вырвался из железных рук друга. Затем тело обмякло. Рене продолжал поддерживать Иннокентия, что-то приговаривая шепотом. Глаза Его Высокопреосвященства были закрыты, но он еще жил, затрудненное хриплое дыханье вырывалось из почерневшего рта, руки судорожно перебирали окровавленные простыни.
Роман вспомнил, что, по преданьям, Агва Закта часто наделяет умирающих провидческим даром. Потому-то казни с применением этого яда совершались за накрепко закрытыми дверями в присутствии лишь самых влиятельных князей церкви. А тут — монахи, бесполезный лекарь, служки, да в придачу знатнейший светский владыка и балующийся магией эльф… Что-то сейчас будет. И в это время Иннокентий приподнялся на руках Рене и что-то зашептал, обращаясь к другу детства… По лицу Рене бард понял, что сказано нечто важное. А кардинал медленно обвел прояснившимися глазами комнату, громко вздохнул и затих. Аррой осторожно опустил тело на подушки и поцеловал в лоб.
