— Это вас, эландцев, — попытался улыбнуться граф Шандер, — говорят, у вас в жилах течет не кровь, а морская вода.
— Да нет, уверяю тебя, что кровь. Во всяком случае, у меня она красная. Слово чести, — Рене снова улыбнулся ДРУГУ, — я еще зайду к тебе. Спи.
— Говорят, ты согласился принять корону? — Шани оторвал голову от подушки и внимательно взглянул на адмирала. — Давно пора.
— Может быть… Но мое согласие стоит немного, если мы не переживем зиму. Впрочем, принцем я умру или королем, мне это как-то безразлично…
— Все так плохо? — Граф попробовал приподняться на локтях, но у него не вышло.
— Еще хуже, Шани. Кроме нашей битвы, которую мы должны выиграть — иначе просто не может быть, ожидается какая-то дикая магическая война, и вот там-то сила не на нашей стороне… Я боюсь, нам, смертным, придется сделать то, что более пристало небожителям, иначе все полетит в тартарары, — герцог невесело засмеялся, — к счастью, мы знаем о приближающейся буре и постараемся ее встретить с убранными парусами и подальше от рифов. Ну да это случится не завтра, так что у нас будет возможность обсудить положение… ты что-то хотел сказать?
— Да… Белка… Я не хочу, чтобы она меня видела такого. Можно, она еще погостит у Димана?
— Легче справиться с дюжиной сигурантов Михая, чем с твоим детищем, но я попробую. Когда я валялся в болоте после «свидания» в Оленьем Замке, я и сам благодарил судьбу, что меня никто не видит… Ладно, отдыхай!
Рене тщательно закрыл дверь и, сделав страшные глаза полноватому клирику-медикусу, дожидавшемуся, когда герцог покинет его пациента, поднялся к себе. Встречи с Шандером выводили его из равновесия. Адмирал нелегко смирялся с тем, что ничего нельзя сделать. Обладавший терпением кошки над мышиной норой, когда требовалось подкараулить вражеское судно меж островов или выбрать единственно возможный миг, чтобы проскочить между береговыми скалами и чужими пушками, он терялся, когда от него лично ничего не зависело. В случае с Шандером оставалось только бессильно ждать и молиться, но Рене не умел ни того, ни другого.
— Ты должен уметь переносить то, что не в силах изменить, — назидательно изрек Жан-Флорентин, истосковавшийся от долгого молчания. Несмотря на свою неистребимую любовь к полемике, философский жаб тщательно соблюдал конспирацию, и в Эланде никто не знал, что нежданно полюбившийся Рене браслет с золотой лягушкой на самом деле являет собой волшебное и очень болтливое создание. Зато когда Рене и Жан-Флорентин оставались наедине, тот своего не упускал.
Аррой, глядя в окно, покорно выслушал очередную порцию заумных рассуждений, после чего каменный философ перешел к делам более насущным:
— Ты будешь отвечать на письмо, которое тебе написала Илана?
— Ты хочешь сказать, что его прочел ты? — Рене уставился на Жана-Флорентина с искренним возмущением.
— Не понимаю, чего тут странного, — жаб был невозмутим, — ваш алфавит один из наиболее примитивных в Тарре, а арцийским наречием я, смею думать, владею в совершенстве.
— Я не об этом, — герцог возвел очи горе, — письмо было от дамы, письмо было личным.
— Ты его читал при мне, — жаб действительно не понимал предъявленных к нему претензий. — Разумеется, я его прочел, тем более что с самого начала был в курсе твоих отношений с женщинами таянского королевского дома. Должен тебе сказать, что Илана, чем дальше, тем больше ведет себя, как настоящая королева. Но ты ей нужен. Женщина, — жаб поднял правую переднюю лапу, — начало сопутствующее, а мужчина — начало активное, созидательное. Илана с удовольствием поможет тебе стать владыкой всех земель, населенных людьми. Проблема Михая Годоя в этом случае решится сама собой, она или отравит супруга, или попросит его убить того милого гоблина, который привез письмо и нашего друга Шандера.
— Мне не нравятся убийства, — рассеянно откликнулся Рене.
— В самом деле? Если мне не изменяет память, только в Оленьем Замке ты оставил две дюжины трупов.
— Это другое дело. Я защищался.
— Для тех, кого ты убил, был важен результат. И в истории с Иланой важен результат. Ты ведь не хочешь войны с Таяной, и ты думаешь, как уничтожить Годоя. Огонь надо гасить огнем, и, кстати, не забывай, что твой ребенок — законный наследник Таяны.
— Я в этом вовсе не уверен. Мы ведь не знаем ничего, кроме того, что королева исчезла и что она беременна.
— Лгать самому себе — занятие недостойное, — Жан-Флорентин переменил позу и теперь сидел почти по-человечески, закинув ногу на ногу, — ты прекрасно знаешь, что Стефан не вступал в интимные отношения с Герикой, так же, как и король Марко. Кроме того, Герика не такая женщина, чтобы иметь себе мужчину для удовольствия.
— Ты-то откуда это знаешь? — вздохнул адмирал, в который раз не зная, злиться ему или смеяться.
— Я хорошо разбираюсь в женской психологии. Только мозг, не обремененный специфическими эманациями, — Жан-Флорентин с удовольствием выговаривал мудреные слова, ничего не значащие для его собеседника, — может оценить схему поведения мыслящего существа. Вот принцесса Илана, безусловно, пока не получит тебя, будет весьма неразборчива в своих интимных связях. А Герика слишком пассивна и равнодушна.
Разумеется, если бы кто-то проявил к ней настойчивый интерес, она бы уступила, но такое, если и произошло, то после нашего отъезда, а забеременела она раньше.
— Хорошо. Убедил. Я — отец ребенка, хоть я только выполнил просьбу короля Марко.
— Правильно. Он хотел любой ценой сохранить династию, и ты должен довести его дело до конца. То есть найти этого ребенка, вырастить его и передать ему его державу в достойном виде, а для этого тебе надо победить Михая и присоединить Таяну, что, опять-таки, легче всего сделать с помощью Иланы.
— Что ты предлагаешь?
— Написать ей, что ты ее прощаешь, что понимаешь ее чувства, но что она сама была виновата, заговорив с тобой не о любви, а о политике. Вырази сожаление, что будущий король Эланда (ей это понравится) и жена регента Таяны — теперь непримиримые враги, и намекни, что если бы не ее замужество, все можно было исправить… Да, передай ей на память какой-нибудь пустячок — кольцо или кинжал… Мне кажется, этого будет достаточно…
— Нет, Жан-Флорентин, — герцог говорил очень серьезно и грустно, — из этого ничего не выйдет. Может, у кого-то на обмане и вырастает хороший урожай, но я не из их числа. Каждому свое. Я никогда не смогу воспользоваться женщиной, чтобы победить мужчину. И я никогда никого не подтолкну к убийству из-за угла.
— Но ты хотя бы понимаешь, что своим отказом убьешь множество людей?! Одно твое письмо могло бы предотвратить войну.
— Не могло бы. Если бы речь шла просто об амбициях Михая Годоя, то, возможно, убив его, мы остановили бы колесо… Тогда, наверное, я воспользовался бы твоими советами. Но разве ты сам не понимаешь, какие силы пришли в движение? Мы бы и с тобой, и с Сумеречной, и с Романом никогда бы не встретились. А если бы и встретились, никогда бы не объединились, если бы не угроза всему миру, — герцог говорил словно бы сам с собой, а Жан-Флорентин, как ни странно, даже не пытался его перебивать. — Если Михай погибнет, это будет означать одно — прячущиеся за его спиной силы откроют свое лицо и набросятся на нас раньше времени.
