Собравшиеся в Башне Альбатроса знали друг друга не первый год. Они молча входили в Зал Паладинов, кивали пришедшим ранее и занимали свои места. Последним, как и подобает, вошел Старейшина совета Эрик-Фаталь Коннак — именно он впервые привел третьего сына покойного герцога Рикареда молодого Рене-Аларика на корабль. Тогда волосы Коннака были темно-русыми, а серые с прозеленью глаза зорче, чем у морского орла. Двадцать лет назад старый Эрик по доброй воле снял с себя цепь Первого Паладина и надел ее на шею своему любимцу Счастливчику Рене. Если кто из Совета вначале и не был доволен этим поступком, то теперь никто не сомневался в правоте Эрика Коннака. И вот теперь он зачем-то созывает Совет. Почти полторы сотни пар глаз с ожиданием смотрели на высокого старика в темно-синем. Коннак властно поднял руку, требуя тишины.
— Братья, — голос старого морехода был по-прежнему способен перекрыть рев бури или шум сражения, — братья! Давно Совет Паладинов не созывался столь внезапно, и никогда мне не приходилось сообщать ему столь тревожные новости. Эланд стоит на грани войны с Таяной. Рене-Аларик исчез, есть серьезные подозрения, что он предательски убит. В то время как я вам это рассказываю, в Замке Западного Ветра герцог Рикаред ведет тайные переговоры с послом самозваного регента Таяны тарского господаря Михая Годоя…
2228 год от В. И. Вечер 3-го дня месяца Собаки.
Пантана. Заповедный край.
— Ну что ж, пришла пора прощаться.
— Вот уж тут ты не прав, — Рене досадливо отбросил со лба прядь волос, — у нас теперь один путь — в Эланд. То, что творится в Таяне, может подождать. Мертвых не воскресить, надо подумать о живых…
— Я и думаю о живых, Рене, — Роман сам удивился твердости своего голоса, — я поклялся Марите вернуться за ней и перестану уважать сам себя, если не сдержу обещания. К тому же в Высоком Замке происходит что-то странное, хотелось бы знать, что именно.
— Мне кажется, Марита и Лупе встретят нас в Идаконе, а забираться в Высокий Замок я тебе не советую. Твоя жизнь сейчас принадлежит не тебе, а всем Благодатным землям.
— Во имя Света! Хорошего же учителя осторожности послала мне судьба!
— Да уж, — герцог звонко рассмеялся, закинув назад белую голову, — чему-чему, а осторожности я тебя точно научу!
— Храбрость часто является спутницей глупости, — безапелляционно изрек рассевшийся на нагретой кочке Жан-Флорентин, на минуту отвлекшийся от охоты за окрестными комарами. Есть их философский жаб, не нуждающийся в материальной пище, не ел, но сам процесс охоты доставлял ему несказанное удовольствие.
— Золотые слова, дружище, — все еще смеясь, откликнулся адмирал, — и я думаю, Роман все же поедет со мной, тем более что, судя по тому, что он рассказал, добраться до Эланда в одиночку мне будет непросто…
— Об этом я не подумал, — нахмурился эльф. — Я, конечно, могу изменить твою внешность, но, если Михай владеет магией, его это не обманет… Решено, еду с тобой, но, как только ты будешь среди своих, вернусь за Маритой…. Ты сам говорил, что она ждет меня в Гелани, нельзя ее там оставлять. Не в добрый час этот тарскийский кабан вспомнит о ее существовании…
— Хорошо, поедем через Гелань, — лукаво улыбнулся тот, кто был когда-то Счастливчиком Рене. — Вряд ли Михай станет искать нас именно там…
— Вынуждена вас разочаровать, — Сумеречная появилась незаметно, словно выросла из легкой болотной дымки, — ваше милое совместное приключение невозможно. Рене действительно должен как можно быстрее оказаться в Эланде, я могу ему помочь, но для Перворожденного этот способ не годится.
— Да уж, — отозвался Жан-Флорентин, — Водяной Конь никогда не подпустит к себе эльфа…
— Водяной Конь? Ничего не понимаю. — Рене недоуменно воззрился на Сумеречную.
— Он пройдет везде, где есть вода. Когда доберешься до моря, отпусти его, и он вернется сюда. Через три дня ты увидишь Витинский залив, — болотница небрежно повела руками, и кочки расступились, явив миру бурлящую полынью черной воды, из которой стремительно выскочил черный же жеребец с белоснежными гривой и хвостом. Лошадь топнула ногой и громко и вызывающе заржала, подняв зеленоглазую голову. — Это Гиб, — хозяйка Тахены положила руку на лоснящуюся холку, — вернее, одно из его обличий, самое удачное, на мой взгляд, — конь обиженно тряхнул головой и вновь ударил о землю полупрозрачным копытом, — у него когда-то была премилая привычка являться людям, соблазнять их проехаться верхом, а затем тащить в пучину. Он находил подобные шутки очень смешными, тем более что сойти с него по собственной воле нельзя. Однако тебе ничего не грозит, — матушка ловко надела на Гиба невесть откуда взявшуюся простенькую уздечку. — Когда он тебе будет не нужен, сними ее, и он уйдет. Можешь не думать о дороге, Гиб знает, куда идти, ведь вода всегда отыщет пути к морю, а упасть с него тебе не грозит, даже если уснешь…
— Спасибо, Сумеречная, — Рене поднес к губам тонкие пальцы Эаритэ, и та неожиданно вздрогнула. — Хотелось бы отплатить тебе добром за добро, но пока это не в моей власти, — герцог, все еще слегка прихрамывая, подошел к черному скакуну и легко вскочил ему на спину, — до встречи, Роман, надеюсь, скоро увидимся….
Последние слова донеслись уже издалека — Гиб сделал только один прыжок, и всадник исчез из глаз.
2228 год от В. И. Вечер 3-го дня месяца Собаки.
Кантиска. Конклав.
Его Святейшество Архипастырь Благодатных земель Феликс Первый с высоты Светлого Престола обвел глазами зал Конклава, словно видя его впервые. Высокие узкие окна, забранные цветными витражами с изображением Посоха, тяжелые люстры со множеством свечей, фрески работы лучших арцийских мастеров… Напротив трона Архипастыря непревзойденный Суон Триго Старший изобразил Триединое. В Центре — Творец в своей первой ипостаси, ипостаси Духа в виде языка золотого пламени с Всевидящим Оком О Четырех Зрачках в центре, по правую его руку второе воплощение — Создатель Мира, привидевшийся художнику в виде грозного властителя, сидящего на Солнечном троне, слева белый голубь символизировал будущего Спасителя, что придет в мир, когда люди искупят свои прежние грехи и заблуждения, дабы низвергнуть нераскаявшихся и провозгласить Царство Божие. Ниже шли изображения святых, пророков и праведников, затем — фигуры архипастырей и мирских владык, известных своею добродетелью и приверженностью Церкви. Феликс отыскал глазами изображение Эрасти Церны и в который раз подивился его схожести и несхожести с оригиналом.
Однако пора было начинать. Собравшиеся клирики молча ждали слова Архипастыря. Феликс не заблуждался насчет их отношения к нему. Он был чужаком и выскочкой. Покойный Филипп приблизил к себе искалеченного рыцаря, но тот не был плотью от плоти Церкви, в то время как большинство кардиналов принимали Посвящение еще безгрешными отроками. За годы службы доверенный секретарь Архипастыря так и не обзавелся сторонниками и друзьями среди собратьев по вере. Да он и не стремился к этому, его душа всецело принадлежала единственному человеку, не давшему отчаявшемуся калеке свершить смертный грех самоубийства. О том, какой будет его жизнь в случае смерти Филиппа, Феликс не задумывался, и уж тем более не засматривался на Светлейший Престол. Он стал Архипастырем с благословения Высших сил, его права с радостью и готовностью признали жители Кантиски, окрестное дворянство, былые товарищи по оружию, но не старшие клирики.
