Что понадобилось в мещанском кабачке завсегдатаю блестящих салонов и его свите, было неясно, но по сторонам они не глядели. Руппи успокоился и даже решил задержаться – гуляки могли ляпнуть что-нибудь любопытное. Лейтенант изготовился шпионить, а гости – пить, в ожидании заказанного продолжая начатый ранее разговор. Все так же громко.
– А чего еще ждать от мастерового? – возвестил Троттен-младший. – От мужлана, которому самое место в хлеву? Кесарь пускает мужичье туда, куда не следует, и вот…
– Альхен! – слегка повысил голос гвардеец, и любитель чужого вина и грудастых девиц принялся что-то смахивать с раззолоченного рукава. Еще один мещанин тяжело поднялся и двинулся к выходу, столкнувшись в дверях с тремя почтенными горожанами, явно не знавшими, идти вперед или назад.
– Этот Кальдмеер опозорил не только моряков Дриксен, он опозорил дриксенских мастеровых! – Михаэль стукнул по столу пивной кружкой. Он, пивший только вино, да не какое-нибудь, а кэналлийское. О том, что наследник фок Марге якшается с контрабандистами, потому что «не в состоянии пить ничего, кроме выдержанной «Слезы», знал весь Эйнрехт, то есть весь дворянский Эйнрехт…
– А давайте выпьем, – предложил один из щеголей и улыбнулся. – Выпьем за наших славных оружейников, они не в ответе за бездельника, захотевшего легкого хлеба!
– С мясом и вином, – вставил Троттен, вгрызаясь в горячий пирог. – Хорошо, что Кальдмеер не нравится дамам. Будь у старого дурака сыновья и пойди они на флот, флоту настал бы конец…
– Этот дурак нанес Дриксен больше урона, чем все талигойские адмиралы, – ввернул второй щеголь. – Пострадал не только корабельный флот, пострадали купцы, доверившие ему свои корабли.
– Все гораздо печальнее, – махнул рукой забияка. – Негоцианты доверились его величеству, а его величество доверился Кальдмееру…
– Увы, его величество назначил Кальдмеера после одного из своих приступов. Его предупреждали, его умоляла дочь, но болезнь оказалась сильнее.
– Болезнь кесаря и чужое золото… – возвысил голос улыбчивый щеголь. – Кальдмеер не так глуп, господа, как кажется некоторым из вас. Он не хотел уходить с флота нищим и поставил все на одну карту. Поражение тоже можно продать. Очень дорого продать…
– Намекаете на талигойское золото? – усмехнулся гвардеец. – Не согласен. Я ставлю на глупость. На глупость и трусость. Фрошеры отпустили Кальдмеера как дурака и труса, чтобы он и дальше губил наши корабли и наших моряков.
– Принимаю пари! – Улыбчивый поднялся и поклонился. – Я ставлю на взятку, на банальную взятку, но не фрошерскую. Дело не в самом поражении, дело в наших славных негоциантах, которые потеряли свои корабли, а с ними и прибыли, и позиции на рынке. Теперь они ардорам, улаппам, флавионам не соперники, а верфи строят линеалы и фрегаты, потому что Олаф утопил Западный флот. За это сто́ит заплатить одному дриксенскому адмиралу и одному фельпскому капитану, не правда ли?
– Да, – протянул фок Марге, – с фельпом они ловко придумали. Отпусти Кальдмеера фрошеры, это выглядело бы подозрительно, то ли дело – фельп… Галера из Померанцевого моря, случайно оказавшаяся в Хексберг и еще более случайно подобравшая раненого адмирала… Какое везение, господа, какое изумительное везение!
– Видите, Троттен, – забияка стукнул жующий «пуфик» по плечу, – вы назвали Кальдмеера дураком, а он умнее нас всех. Мы теряем победы, друзей, деньги, удачу, а он получает…
– Готов извиниться, – прочавкал барон. – Кальдмеер не дурак, а подлец… Хозяин, вина!
– И еще пива, доброго дриксенского пива!
– Сейчас, господа, сейчас…
Они платят и могут болтать, что хотят… Они платят, и их слушают. Кто-нибудь наверняка поверит, кто-нибудь, чей родич или знакомый потерял корабль…
– …правду.
– …Кальдмеер признается? Не смешите меня!
– А вот мне не смешно… Не смешно, что этот ублюдок сделал с нашими моряками и нашей славой!.. Не смешно, что он, пытаясь выкрутиться, бросает тень на цвет Дриксен. Хозяин, вина! Помянем тех, кто не вернулся в Метхенберг… Тех, кто стоял до конца во славу кесаря и Дриксен!
– Стоя, господа! Пьем стоя!
Ярость требовала вскочить и заставить мерзавцев заткнуться хоть шпагой, хоть тяжелым дубовым стулом, благоразумие велело сидеть тихо. Фельсенбург выбрал нечто среднее – дождавшись, когда ублюдки сядут и сосредоточатся на горячем, он обошел фок Марге со спины, бросил на стойку пару монеток и скользнул к выходу.
3
Для праздного шатания среди дворцов было поздновато, а вечерняя служба еще не началась. Свежий воздух слегка остудил лицо и унял жажду крови; лейтенант чихнул и неспешно направился вниз по улочке. У следующего же перекрестка обнаружилось заведение, казавшееся близнецом «Подушки». Народу внутри хватало, но переждать нужные полчаса в подвальчике было всяко умнее, чем слоняться по опустевшим к вечеру кварталам.
Еще один бокал вина; соседи степенно обсуждают кто помолвку дочери, кто сделки с сукном, кто новости из дворца. Не из праздного любопытства – почтенные суконщики гадают, не сменят ли армейских поставщиков и что станет с ценами на шерсть. Привычно улыбается хозяйка в белоснежном чепце, на единственной свободной лавке вылизывается одноухий котяра, на него с умилением взирают негоциант и законник. Мирно, спокойно, до невозможности уютно. Хочется сладких пирожков, хочется потягивать вино, смотреть на кота, хозяйку, торговцев… Они не грызутся, а живут, просто, без вывертов. Плохого повара никто не наймет, плохой трактирщик проторгуется, а негодный дворянин останется бароном или герцогом, какой бы швалью он ни был. И бездарный вояка станет гнать других на смерть только потому, что он – принц или приятель принца… Проклятье, если Фридрих с Бермессером – это «цвет Дриксен», Руперт фок Фельсенбург предпочитает быть папоротником.
– Сударь, вам что-нибудь нужно?
– Нет… Да… Хозяюшка, у вас есть сладкие пирожки?
– Конечно! – Радостная улыбка – не мамина, мимолетная, летящая, а… материнская. – Сейчас подам, а о ней не печальтесь.
– О ней?
– А то я не вижу! Сидит в углу, как сыч, скатерть ковыряет… Такое в ваши годочки только от любви и бывает. Если она вас не полюбит, всю жизнь локти кусать станет, уж матушка Ирма знает, что говорит. Повидала матушка Ирма… Пирожки с черничным вареньем или с малиновым?
– С черничным.
– Значит, жениться тебе на маленькой да чернявенькой. Вот и славно, чернявенькие, они как котята… Создатель, кого еще несет?!
От входа – те же громкие голоса и тот же наглый смех. Фок Марге со свитой потерялся, зато гвардеец и улыбчивый щеголь продолжают свои штучки – устраиваются в центре зала, хохочут, требуют вина, сейчас понесут прежнюю мерзость.
– Дурак! – Гвардеец стукнул кулаком по столу. – Дурак цур зее! Гнусный трусливый дурак, загубивший тысячи жизней!
