– Вы – невежды! – Оказывается, раньше Понси чуть ли не шептал. – Те самые невежды, которых заклеймил поэт! Ваши веннены и иссерциалы никому не нужны. Их просто невозможно читать, слышите, невозможно! Я выбросил Веннена в камин. Он ничего другого не заслуживает!
Арно не ответил – задохнулся от смеха. Руппи тоже не выдержал, но полковник Придд был из другого теста.
– Простите, – извинился он, – мне не было известно, что главным несчастьем Веннена является ваша неспособность его воспринять. Увы, менторы меня не просветили о данном критерии прекрасного.
Лобик Понси прорезала морщина, затем он выпрямился, став еще длиннее.
– Что вы имеете в виду?! – Такому воплю позавидовал бы самый весенний из зайцев.
– Разумеется, лишь то, что я сказал, – пояснил Придд. – Или вас интересует мое мнение о прочитанном стихотворении? Оно удручает.
– Вы не будете так говорить о великом Марио! – Глаза Понси перебегали с лица на лицо. – Я заставлю вас взять свои слова назад! Всех!
– Заставляйте. Это будет любопытно. – Придд наконец усмехнулся. Еще бы, богомолоуж был совершенно безвреден, с кем драться, как не с ним?
– Сударь, – Савиньяк шагнул вперед, оттирая длинного корнета от столичного гостя, – что я слышу? Первым господина Барботту задел я. Вы оспариваете мое первенство? Это невежливо!
– Об этой основе мироздания я, видимо, тоже не осведомлен. – Придд, как и положено Хохвенде, изо всех сил пытался не понять. – В чем именно вы меня опередили?
– Вы не знаете, что перехватить чужого противника благородный человек может лишь одним способом?
– Ах вот в чем дело! – Если это улыбка, то снег – пух с тополей. – Что ж, я согласен оговорить с вами условия поэтического диспута, но в отсутствие господина Понси. Он принимает чужое мнение слишком близко к сердцу.
Глава 3
Старая Придда
400 год К.С. 10-й день Зимних Ветров
1
– Курьер к фельдмаршалу Бруно выехал два часа назад. – Рудольф Ноймаринен внимательно посмотрел на дриксенского адмирала. – Надеюсь, господин командующий и герцог Фельсенбург согласятся на наши условия. Вы рады?
– Да, – просто сказал Кальдмеер, – но должен вас предупредить, что я был и останусь офицером его величества Готфрида. У меня нет и не может быть иных обязательств.
– Разумеется, – ноймарский волк не удивлялся и менее очевидным вещам, – у вас есть обязательства перед Дриксен и своей совестью. В настоящей ситуации нас это полностью устраивает. Мне кажется, вы хотите что-то спросить?
– Вы не ошиблись, – подтвердил дрикс. – Курьер уже выехал, значит, от нашего разговора ничего не зависело. Зачем он вообще понадобился?
– Потому что вы – умный человек. – Регент усмехнулся и слегка пошевелил затекшими плечами. – В возможность побега вы бы не поверили. Не открой я карты, вы бы заподозрили подвох и, чего доброго, преподнесли бы сюрприз, а ваше присутствие в Эйнрехте весьма желательно. Разумеется, если верх одержит Фридрих, мы будем драться. Нам это обойдется дорого, но нападающие всегда платят дороже.
– Я знаю. – Кальдмеер привычно провел пальцем по шраму. – Если б вы занялись собственной столицей, у нас был бы шанс вернуть Южную Марагону, дойти до Виборы и закрепиться на северном берегу, но вы его нам не дали.
– Марагона принадлежит Дриксен не более, чем Берг-марк, – напомнил Рудольф, – а чувства их обитателей к вам весьма сходны. Если Бруно туда войдет, ему придется забыть о сне.
– Вы намекаете на удары в спину? – Адмирал невесело усмехнулся. – Мы к этому готовы.
– Человек, защищающий свой дом от грабителей, не обязан угощать их вином и спрашивать, какую рубашку должна надеть его жена, – зло сказал регент. Кого он вспомнил? Карлоса Алвасете? Борнов? Последнюю волю Арно Савиньяка, которую лучше б было не выполнять? – Талиг будет драться, и Альмейда уже показал как.
– На суше вам придется труднее. – Кальдмеер не угрожал, как, впрочем, и Рудольф. Он просто думал вслух.
– Верно, – с очевидным Рудольф предпочитал не спорить, – но это лето мы продержимся, а следующее будет нашим. Я не собираюсь вас пугать, тем более это невозможно, но Северную Марагону вы потерять можете, и не только ее. Это не бравада, это логика войны.
– Говорить о том, что будет через год, нет смысла. – Кальдмеер сказал именно то, что следовало сказать в его положении. – Будет большая война или нет, решать его величеству Готфриду.
– В этом никто не сомневается. – Рудольф тяжело поднялся, и Кальдмеер последовал его примеру. – Когда курьер вернется, вам сообщат. У вас есть пожелания или претензии?
– Нет. – Северяне не склонны к многословию, а может, адмиралу стало трудно говорить. На полностью выздоровевшего Кальдмеер не походил. – Желаю здравствовать!
– Можно и так сказать. – Ротгер Вальдес без намека на улыбку перевел взгляд с регента на Кальдмеера и обратно. – Адмирал, чего от вас хотят?
– Господин Вальдес, – сощурился Рудольф, – вас сюда не звали.
– И это ошибка! – Марикьяре осуждающе покачал головой. – Будущее господина Кальдмеера мне небезразлично, а он в состоянии постоять за себя только в море.
– Ротгер, вы преувеличиваете, – дриксенский адмирал неожиданно тепло улыбнулся, – иначе быть бы мне до сих пор помощником капитана.
– Будь я не прав, вас бы здесь не было! – огрызнулся марикьяре. Он и в самом деле переживал за пленника. Такое бывает, Жермон знал это по себе. Если ты сохранил чью-то жизнь, то будешь защищать ее до последнего, даже от своих. И тебя поймут, если это на самом деле свои. Рудольф понял, иначе здесь бы уже полыхало.
– Адмирал цурзее и его адъютант скоро вернутся домой, – в глазах регента мелькнула смешинка, – виконт Ластерхавт-увер-Никш со своими офицерами присоединятся к нам, а капитан Джильди станет очень богатым человеком.
– Даже так? – Вальдес присвистнул и, странное дело, замолчал, глядя куда-то между камином и бюро.
– Генерал Ариго будет очень рад освобождению молодого Ластерхавта, – церемонно пояснил Райнштайнер, и Жермону захотелось запустить в барона чем-нибудь тяжелым. – По его мнению, мы не могли оставить этого офицера в плену.
По его мнению… Можно подумать, Дубовый Хорст угодил в плен сам по себе. Беднягой пожертвовали, чтобы обмануть Бруно, и почти обманули. Если б не зимние праздники, фельдмаршал влетел бы в ту же ловушку, что и Кальдмеер, и никому не известно, чем бы это закончилось. Тридцать тысяч против сорока пяти, пусть и на трижды выгодных позициях – все равно спорно. Особенно с таким противником.
– Нельзя бросать своих пленных, – зачем-то сказал Жермон, – это не по-людски…
– Высшая целесообразность зачастую жестока. – Глаза бергера были одного цвета с зимним небом, но, скажи ему кто-нибудь об этом, Ойген Райнштайнер не понял бы, о чем речь. – Однако она спасла больше жизней, нежели не имеющая смысла жалость.
