– Брат мой, – сказал он, – можете открыть глаза, я его уже убил.
Я взглянул и увидел полковника. Он был мертв, на его шее темнел страшный след. Мне стало дурно, я не помню, как выбрался из кареты, как меня подвели к герцогу Окделлу, тоже пленному. Я понял, что герцог Придд освободил герцога Алва, но это все, что я могу сказать. Я просил Создателя защитить меня и моих спутников, и Создатель внял моим мольбам. Я вернулся в обитель вместе с господином Мевеном, а жизни герцога Окделла ничего не грозит. Это все.
– Ты слышал, как герцог Алва объявил о своем возвращении?
– Да, – подтвердил монах, – и возрадовался, ведь моим долгом было проводить его в Ноху. Я опасался, что герцог прельстится свободой и войной, но долг в его сердце перевесил соблазн. Он остался непреклонен, как святой Адриан перед абвениатами.
– Что именно сказал Ворон? – Сюзерен походил на готовую взорваться гранату, но Пьетро боялся иного гнева. Монах наморщил лоб, собираясь с мыслями, и вздохнул:
– Герцог Алва не любит лишних слов. Он спросил, согласен ли господин Мевен проводить его и меня до Нохи. Тот согласился, и герцог Алва, видя мою усталость, велел Мевену взять меня в седло. Если б не он, я бы заблудился и замерз, но не этой ночью суждено было мне окончить путь свой.
– Ваше величество, – улыбнулся Габайру, – вы спрашивали, что Алва пел в карете. Брат Пьетро забыл сказать, что на обратном пути герцог вновь запел.
– Это была другая песня, – негромко сказал монах. – Когда стены города закрыли звезды, он сказал виконту Мевену, что судьба его – звездный иней. Мевен не понял, герцог Алва объяснил, что есть такая песенка. Он так и сказал: «песенка». Я не увидел в ней никакого смысла, только тоску по неизбежному.
– О чем говорили Придд и Алва? – Закатные Твари, неужели Альдо думает, что Ворон станет откровенничать со Спрутом при монахах и гимнетах?
– Я замерз и устал, – потупился Пьетро, – а слова их были далеки от моих мыслей. Герцог Алва пообещал полковнику Придду маршальскую перевязь. И еще он запретил смотреть назад, но это недобрый совет, ибо Создатель заповедовал оглядываться на след свой, дабы понять, бел он или же черен.
3
Дорога стала каменистой, словно в горах, а по пустым полям стадами разбрелись серо-розовые валуны. Казалось, гранитные глыбы провожают отряд настороженным, недобрым взглядом, но дело было в скользящих по неровным бокам солнечных бликах и разыгравшемся воображении. Кони камней не боялись, они шли ровной походной рысью, и в согласном стуке копыт навязчиво проступал мотив, который хотелось вырвать из памяти вместе с прошлой ночью:
Судьба моя – звездный иней,
Звезда над дорогой дальней…
Звезда над долиной синей,
Звезда на холодной стали.
Дикон потряс головой, стараясь думать о чем угодно, лишь бы позабыть Алву с его проклятой песней. Или вообще не думать, но память тянула в темную придорожную рощу, словно в омут, заставляя восемь раз переживать одно и то же.
Снова горели факелы, хмурились лиловые стрелки, хрустела смерзшаяся листва, вздыхали и фыркали лошади. Снова Придд отдавал честь и исчезал за солдатскими спинами, Гирке распоряжался, Пьетро перебирал четки, а кэналлиец напевал, глядя в ночное небо, как напевал в Сагранне, и деться от его кантины было некуда:
Мой друг, я в Закат гляделся,
Звездой летя в бесконечность,
Мой друг, я в Закат гляделся,
Но я Рассвета не встречу…
– Что это? – не выдержал Пьетро. – Прошу простить мое любопытство, мне не следует спрашивать.
– Это песенка, благочестивый брат, – бездумно откликнулся Алва, – пришла в голову. Очень грешная песенка, не обращайте внимания, молитесь…
– Я молюсь неустанно, – заверил монах, – но последовать вашему совету не могу. Есть песни, на которые не обращать внимания невозможно.
– О да, – кивнул Алва, – особенно много их в горных странах. Возможно, виноваты слишком близкие звезды…
– Звезды – слезы Создателя, оплакавшего несовершенство мира, – не согласился Пьетро, – они несут покой и утешение, а ваши напевы полны тревоги и горечи.
– Значит, их сочинили люди, только и всего, – пожал плечами Ворон. – Мы все рождаемся людьми, а если повезет, ими и умираем…
– Монсеньор. – Из полумрака вынырнул Придд, протянул руку с чем-то светлым: – Письмо герцогу Эпинэ.
Алва поморщился:
– Отдайте брату Пьетро.
– Монсеньор не желает прочесть?
– Полковник, – отмахнулся кэналлиец, – маршем командуете вы. Это ваше письмо, и это ваш заложник. Полагаю, вы не написали ничего, что может быть истолковано превратно…
– Нет, монсеньор, все предельно ясно.
– Отлично. Мевен, вы не откажетесь проводить меня и брата Пьетро до Нохи?
Гнедой мерин, на которого пересадили Дика, споткнулся, но тут же выправился. Юноша под неприязненным взглядом Вардена сжал поводья, готовясь ответить на очередное оскорбление, но южанин промолчал. Еще одна ошибка, на сей раз Рокслея… Если Придда и его солдатню терпели по воле Альдо, то Вардена в гвардию взял Джеймс, не удосужившись разобраться, что у бывшего гарнизонного офицера за душой. Для Рокслея Варден стал еще одним уроженцем Эпинэ, вставшим на сторону Ракана. Так уж вышло, что южанин в Ракане означает «вассал Эпинэ», а вассал Эпинэ не обязательно друг, но всегда союзник. Можно подумать, колиньяров и дораков из Холты привезли и у них нет ни слуг, ни прихвостней.
– Окделл, что с вашим конем? – Накликал, теперь не отвяжется!
– Он устал, – буркнул Дикон. Руки юноше развязали, но в центре отряда толку от свободы немного. Может быть, на привале? Должны же они остановиться и покормить лошадей.
Варден ухватил гнедого под уздцы и внимательно оглядел:
– Всем бы так устать. До обеда продержится, а вам нужно лучше следить за дорогой.
– Оставьте ваши советы при себе, – отрезал Ричард. – Нам не о чем говорить.
– С вами говорить и впрямь бесполезно, – окрысился южанин, – но мой долг – доставить вас в Фебиды, и вы там будете.
Долг… Много этот предатель знает о долге… Но как же любят мерзавцы прятаться за красивые слова. Воистину «зло – это яд в кольце высоких фраз, кто в обращенье прост, тот сердцем не предаст». Даже странно, что это сказано больше тысячелетия назад. Сколько веков утекло, а все по-прежнему: Джереми молчит, а Спрут болтает о долге и Чести. И находятся те, кто слушает, Ворон и тот…
– Полковник Придд, – в знакомом голосе не было смеха, – не только у вас есть долги.
– Простите, монсеньор, – предатель, ставший прихотью Алвы полковником, не собирался отступать, – ваш долг перед Талигом больше долга перед человеком по имени Фердинанд.
