– Не ври, – Бонифаций хмуро снял с окна кувшин и водрузил на стол, – друзей ты бросать не любишь. Так что езжай. Сам бы с тобой поехал, но долги мои пред слабыми велики, и не превысят они долга моего пред сильным, как бы велик он ни был. Красное пьешь?
– Пью. – Марсель с готовностью принял здоровенную кружку. У Рассанны было зверски холодно, но виконт понял это, только ввалившись к Его Преосвященству. Ставить в известность об отъезде Дьегаррона не хотелось – чего доброго не пустит, а исчезнуть, никому не сказав, не выйдет. Начнут искать и найдут, с адуанов станется!
– Грудью закрывший друга угоден Создателю более возносящего молитвы. – Бонифаций отхлебнул вина и сморщился. – Не годится. Такое дело касеры требует. Потребно нам промыть мысли и успокоить сердца.
– Я не буду, – замотал головой Марсель, – некогда под столом валяться, ехать надо.
– Будешь! – громыхнул епископ. – И поедешь ты не сегодня, а с разъездами. Не хватало, чтоб ты в одиночку по Талигу шлялся! Конь у тебя хороший, оружие – тоже, нарвешься на мародеров, и конец. Сам сдохнешь и дела не сделаешь.
– Наливайте. – Он бы успел к казни, они б с Чарльзом успели, но их понесло в Тронко! – Но мне нужно послать письмо Фоме.
– Пиши, отвезут, – заверил Бонифаций, протягивая флягу, – что делать станешь?
– Не знаю, – отмахнулся Марсель, – как карта ляжет. Ваше здоровье, святой отец.
– Твоя удача!
Касера пахла полынью и дымом. Полынью, дымом и солью дышал ветер, когда они шли в Урготеллу. «Влюбленная акула» догоняла повисшую над горизонтом звезду, слева темнел берег, близкий и ненужный, а они говорили о войне. Алва никогда не проигрывал, никогда! Кто же мог подумать, что он сложит оружие?!
– Не понимаю, – виконт стукнул кулаком по столу и сам себе удивился, – ни кошки не понимаю!
– Выпей, – велел Бонифаций. – Ты с маршалом с весны болтался, неужто не приметил ничего?
– Разве по нему поймешь, – махнул рукой Марсель и осекся.
– Так! – встрепенулся Бонифаций. – Воистину на дне кладезя камень драгоценный показался. Что ты вспомнил?
– Я не вспомнил, – пробормотал Марсель, – просто... Показалось.
– Не такой уж ты и пьяный, – назидательно произнес епископ, – чтоб казалось. А ну говори, чадо.
– Вечер, – не очень уверенно произнес Марсель, – вечер перед тем, как он ушел... Рокэ прислали гитару, принцесса Юлия прислала. И он на ней играл. Пел и играл... а раньше отказывался... Нас пятеро было: дядюшка Шантэри, Луиджи, Герард, я и Рокэ... Раздери меня закатные твари, если он уже не решился! Дал титул Герарду, велел ни на кого не оборачиваться. Песни эти... Как вспомню, мороз по коже, он прощался с нами, а мы не поняли... Ничего не поняли!
Виконт оперся локтями на стол, глядя в лицо епископу. Нос у Бонифация был красивым. Большим, красивым и в фиолетовых прожилках. Человеку с таким носом можно доверять. Валме потряс головой и прошептал:
– Знаете, что Рокэ про... про Фердинанда говорил? «Создатель, храни Талиг... а если не он, то я!» С ума он сошел, что ли!
– Безумие есть кара Божия, – буркнул Бонифаций. – Алва Богом отмеченный, но не убитый. Голова у него работает почище, чем у нас с тобой. Раз сделал, что сделал, значит, нужно было. А вот то, что не сказался никому, плохо. Ибо как искать кольцо, не зная, где его обронили, и как найти зверя, не зная, где он прошел?
Где он прошел, как раз известно. Где он прошел, остались трупы и сплетни, из которых лет через двадцать вылупится легенда. Рота таращащихся на казнь уродов превратится в армию, Фердинанд из хомяка станет орлом, даже Моро побелеет. Марсель хлебнул касеры, чуть не поперхнулся и тут же хлебнул еще.
Бонифаций шумно вздохнул, словно лошадь, и покачал седеющей головой.
– Багерлее – не Рассвет, сыне, как вошел, так и вышел. Был я там и вернулся, как святой Адриан из пещер Гальтарских.
– Вы? – возопил Валме сквозь полынную дымку. – В Багерлее? За что?!
– Ни за что, – нахмурился епископ, – а положа руку на сердце, за все. Полагал о себе много, распустились цветы тщеславия, и слетелись на них ядовитые осы, но не вызрели ягоды, а были срезаны серпом острым. Семь лет... А, что было, то было! Ныне низвергнувший меня во гробе каменном, а я за столом накрытым вкушаю из чаши жизненной...
– Ничего не понимаю, – признался виконт, шмыгнув носом. Бонифация было жалко. И Рокэ тоже, как бы тот ни огрызался. – За ваше здоровье... И вообще за вас... И за Алву! Нельзя, чтоб он... Семь лет – много!
– Кому гора каменная, а кому и песчинка малая. – Ручища епископа сграбастала плечо Марселя. – Нет семи лет у нас... Семь месяцев и тех не наскребем... Маршалу жизни осталось, пока у Раканыша под хвостом не загорится. Такие подыхают, а все одно гадят, подыхают и гадят! Закатные твари, сказал бы мне кто, что врага своего оплачу слезами кровавыми, а друга заживо похороню...
Марсель уже ничего не понимал. Кто был епископу врагом, кто – другом, кого он оплакивал, кого хоронил.... Касера кончилась, пришлось взяться за вино. Пришла ночь, заглянула сквозь незадернутые занавеси, тронула лунными пальцами стаканы, скользнула по седым волосам плачущего епископа. Марсель решительно обнял Его Преосвященство.
– Все равно мы победим! – в этот миг виконту Рассанна была даже не по колено, по щиколотку. – Вот п-победим, и все... Надо только Рокэ из Багерлее вытащить... Но я его уговорю... Хотите, поклянусь?
Глава 4
Ракана (б. Оллария)
399 года К.С. 24-й день Осенних Волн
1
Альдо нужен маршал, а не интриган, но маршал сейчас бесполезен, а интриган может и выиграть. Если повезет. Эпинэ никогда не были сильны в политике, даже дед, но Робер получил немало уроков от Хогберда, Енниоля, Адгемара, Люра и, в конце концов, от Альдо. Теперь пришел его черед поставить цель выше дружбы, чести, совести и чужих жизней, потому что свою придется беречь. По крайней мере, до конца олларийской заварухи.
Робер сам не понимал, когда окончательно решился на предательство. Когда пил ледяную воду в Старом парке после визита в гайифское посольство? После очередного разговора с Альдо? Или все началось с заикающегося Реджинальда Ларака, который больше не мог смотреть на затопившую Олларию мерзость?
Первый маршал возрожденной Талигойи поправил шпагу и начал интриговать, для начала раскланявшись с озабоченным будущей коронацией Уолтером Айнсмеллером. Иноходец с наиприятнейшим лицом заверил черноокого палача в том, что полностью разделяет его тревоги, но помочь ему не может при всем желании, ибо такова воля короля.
Покончив с цивильным комендантом, Эпинэ сжал зубы и подхватил под руку Раймона Салигана, дневавшего и ночевавшего за карточным столом. Величайший неряха прежнего и нового дворов просиял и, как и следовало ожидать, предложил дорогому герцогу нанести визит Капуль-Гизайлям. Интриганы должны быть вхожи к куртизанкам, иначе какие же они интриганы!
