Вольный город отступал назад, превращаясь в набор цветных пятен. Прощай, птице-рыбо-дура, ты так и осталась девственницей. И быть тебе таковой вечно!
Марсель Валме блаженно потянулся и подставил лицо легкому ветру, убеждая себя, что жизнь прекрасна, а плыть по спокойному морю куда приятней, чем трястись в седле по пыльной дороге. Виконт не испытывал ни малейшего желания любоваться на обвалы и подлые озера, на дне которых, по словам Франчески Скварца, лежит погибший Гальбрэ.
Виконт так и не попрощался с женой пропавшего Муцио, и это было печально. Благородная дама, у которой исчез муж, должна скрываться от посторонних глаз и страдать. Красавица перебралась в палаццо Гампана и никого не желала видеть, правда, цветы приняла с благодарностью, если только благодарность не выдумал гран-дукс.
Франческа не походила ни на Марианну, ни на «пантер», ни на кислых домашних праведниц. Одетой она привлекала не меньше, чем раздетой, они могли бы стать друзьями, гулять, читать дурацкие легенды… Муцио тоже было жаль. Выжить в аду и угодить в ловушку в собственном доме, как это глупо и… подло. Конечно, в жизни всегда есть место подлости, но налетать на них чуть ли не каждый день? Увольте! Марселю вполне хватило дуэли в Нохе, вернее, того, что ей предшествовало. Алва скрытен, как Леворукий, но не нужно быть пророком, чтобы понять – маршала пытались убить, не вышло. А Муцио убили. Ариго и Килеан отправились в Закат, убийцы Скварца выражают надежду на его возвращение и изображают вселенскую скорбь… Мерзость…
За Монти-Остро «Черный ворон» повернул на запад, «Влюбленная акула» – на юг, а «Бравый ызарг» отсалютовал уходящим четырьмя холостыми залпами, лихо вспенил воду и помчался домой.
Галеру Дерра-Пьяве скоро скрыли полосатые скалы, но «Ворон» все еще виднелся среди невысоких зеленоватых волн, становясь все меньше и меньше. Марсель загодя разжился зрительной трубой и за какими-то кошками уставился на две высокие фигуры на корме. Капитан Рангони и генерал Вейзель…
Паршивая все-таки вещь – разлука, а бергер своей каменной физиономией и вовсе превратил ее в похороны. Савиньяк тоже мог бы поменьше вспоминать о том, что писем из Олларии по-прежнему нет. Кавалерист не хотел оставаться, вернее, не хотел, чтобы они разделились… Закатные твари, неужели они больше не встретятся?
На душе стало почти так же муторно, как перед взрывом Веньянейры. Ничего нет глупее, чем смотреть в спину уходящим, вечно лезет в голову всякая чушь. Марсель ощутил острую необходимость в собеседнике, и тут судьба послала ему Ворона. Алва медленно прошел по куршее и стал на носовой платформе, глядя куда-то вбок. Кажется, там находился юго-восток, но полной уверенности у виконта не было. Валме облокотился о борт рядом с маршалом и брякнул первое, что пришло в голову:
– Рокэ, вы когда-нибудь проигрывали?
– На войне и в карты – нет. Впрочем, я играю редко… Да и войны, которые мы ведем, далеки от совершенства.
– А чем вам не понравилась наша война? – возмутился Валме. – Савиньяк прав, это была преотличнейшая победа.
– Армия войны всегда бьет армию мира, – Рокэ все так же вглядывался в даль. – По крайней мере вначале. Это один из основных законов.
– Вечно вы говорите загадками! – взвыл виконт. – Я же не генерал какой-нибудь.
– Будь вы генералом, вы бы или замечали очевидное, или нет. Курт прекрасно знает, что получится, если к двум пушкам прибавить десять мортир, но сложить две армии с тремя урожаями, вычесть одного предателя и разделить на трех дураков он не в состоянии. То, что война – продолжение политики иными средствами, повторяют все кому не лень, но это чушь. Мира в Золотых землях нет уже круга четыре, а есть продолжение войны иными средствами. То бишь политикой.
– Мира нет, а армия мира есть?
– Конечно, правильней их назвать армиями политики, – Алва наконец соизволил повернуться к собеседнику. – Армиями, которые десятилетиями не воюют, а пугают чужих и вдохновляют своих. Это безобразие существует только в спокойное время и первые несколько дней настоящей войны, после чего гибнет. Выигрывает тот, кто ухитрится первым выставить армию, заточенную под войну, не приемлющую и не желающую мирной жизни. Обычно это лучше выходит у тех, на кого нападают. Страх за свой дом, обида и желание отыграться прямо-таки чудеса делают…
– Много бы дуксы сделали без вас.
– Дуксы бы не сделали ничего, – хмыкнул Ворон, – на то они и дуксы, но Джильди и Скварца сделали бы, потому что они – люди войны. Просто они раньше не сталкивались с такой толпой, вот и пришлось их слегка встряхнуть.
Красное солнце коснулось воды, рявкнула вечерняя пушка, салютуя закату. Алва вновь уставился в багровеющие дали, но Валме не имел ни малейшего желания думать о вечном. Виконту хотелось продолжить разговор: во-первых, это отвлекало от пакостных мыслишек, а во-вторых, когда они вернутся в Олларию, парадоксы Ворона украсят любую беседу.
– Рокэ, – деловито спросил Марсель, – мы разобьем «павлинов»?
– Если дойдет до войны, несомненно. Гайифа гремит оружием на все Золотые земли, но всерьез в ход его не пускала со времен Золотого Договора. За что Капрас и поплатился. Так же как и Адгемар, хотя казар в молодости все же успел повоевать с Холтой. Что делать, за тридцать лет вырождается любая армия.
– Значит, мы победим, – удовлетворенно вздохнул Валме. – Не поймите меня превратно. Я не то чтобы волнуюсь, но господину Вейзелю что-то не нравится.
– Господину Вейзелю не нравится ничего, кроме его пушек и его жены. Впрочем, он довольно часто оказывается прав.
– А теперь?
Герцог пожал плечами, глядя на пенные буруны, потом вполголоса запел что-то кэналлийское. Галера шла у самого берега, оттуда тянуло дымом и полынью, над горизонтом зло мерцала одинокая звезда. Разговор был окончен.
Глава 3
Оллария
«Le Dix des Cupes & La Dame Deniers & La Dame des Bâtons»
[61]
1
«Мама, если ты не согласишься, я откажусь, но монсеньору не нравится наша фамилия. Он хочет, чтобы я ее забыл навсегда и стал реем Кальперадо. Рей – это по-кэналлийски будет «барон» и даже больше. Кэналлийские реи в Талиге считаются баронами или графами. Понимаешь, монсеньор – властитель Кэналлоа, он может давать титулы, и они сразу становятся законными, но если ты обидишься… »
Она обидится! Создатель, неужели Герарду могла прийти в голову такая глупость… Нет, дело в другом – сыну стыдно отказываться от отца. Ну и пусть. От такого, как Арнольд, отречься не грех, но зачем это монсеньору? Святая Октавия, она все чаще называет синеглазого герцога, как Герард.
Монсеньор… Думала ли она хоть когда-нибудь? Думала! Только и делала, что думала, только другим не говорила. Когда родился Жюль, она едва не предложила назвать его Рокэ, потом схватила себя за язык. И не потому, что могли догадаться о ее тайне, просто сын мог удаться в Арнольда. Арамона по имени Рокэ, что могло быть ужасней?! А теперь Герард станет бароном. Кальперадо… Герард Кальперадо. Звучит странно, но красиво…
