– Все может быть, – Алва присел на корточки, разглядывая пса. – Знаете его?
– А то как же, здешний он…
Рокэ поднялся, зачем-то тронул сапогом свалявшуюся шерсть, оглянулся на стражников, топтавшихся за спиной, и резко рванул оконную створку. Та подалась с легкостью; Алва, не оглядываясь, шагнул внутрь, за ним бросился его порученец. Луиджи промедлил, тело, обычно такое послушное, отказывались повиноваться.
– Пусто, – донесшийся изнутри голос был совершенно спокоен, – но беспорядок жутчайший.
Тело наконец соизволило вспомнить о своих обязанностях, и Луиджи оказался в гостиной, родной сестре той, в которой они позавчера пили. Странно, будь сейчас глубокая ночь, завывай за окнами ветер и свети полная луна, капитану Джильди было бы проще. Ночи для того и существуют, чтоб случалось нечто страшное и противоестественное, но днем?!
В получасе ходьбы от Данунциато клубился городской рынок, рыбники торговались с кухарками, канатные плясуньи завлекали разряженных горожан, гадалки предсказывали судьбу, цирюльники стригли, брили, помадили. Люди суетились, веселились – одним словом, жили, а здесь валялись опрокинутые кресла и столики и поблескивало битое стекло.
Было тихо, мухи – и те молчали. Затем откуда-то из глубины дома раздались шуршанье и сдавленное то ли хихиканье, то ли наоборот. Рука Луиджи дернулась к эспере, но облегчения это не принесло. Капитан оглянулся – стражники хоть и вошли в дом, но жались к спасительному окну, спасибо, хоть не орали. Джильди сжал зубы и раздвинул бархатные занавеси. В уставленной статуями зале с нишами не было ни души. Рокэ, видимо, прошел в цокольный этаж. Луиджи воровато оглянулся на сулящее спасение окно. Разумеется, он спустится вниз, но сначала обойдет залу.
По сравнению с разгромленной столовой она казалась совершенно целой. В застекленный фонарь лился солнечный свет, мраморные юноши и девы закатывали пустые белые глаза, высоко вздымая кто гроздь винограда, кто светильник, кто тамбурин. В столбах света танцевали пылинки, ковры были целыми, кресла и скамьи стояли ровно. Луиджи медленно двинулся от статуи к статуе, чувство тревоги не то чтобы совсем исчезло, но стало почти привычным. Капитан миновал полукруглую нишу, в которой гнездился обитый атласом диван, обогнул пастуха и пастушку, и тут в углу что-то шевельнулось. Человек… Женщина!
Она сидела на корточках и таращилась маленькими злыми глазками. Желтое бархатное платье было измято, из-под порванной головной сетки выбивались спутанные волосы, и все равно Луиджи ее узнал. Узнал, хотя и не помнил имени. Это была помощница Зои, рассказавшая про Поликсену. Хоть какой-то свидетель! Капитан выдавил из себя улыбку и шагнул к бывшей «пантере». Та попятилась. Закатные твари, чего она боится?
– Сударыня… – Разрубленный Змей, как же зовут эту грымзу? – Сударыня, успокойтесь, худшее позади…
«Пантера» снова отступила. Теперь она прижималась к стене, между ней и Луиджи был залитый какой-то дрянью пуф на золоченых свинячьих ножках.
– Сударыня… – Бордонка открыла и закрыла рот, показав белые молодые зубы. Луиджи вздохнул и взялся за пуф. – Сударыня, вам не надо меня опасаться. Прошу вас…
Договорить капитан не успел. Женщина с исступленным визгом подскочила и бросилась на Луиджи. Капитан к нападению был совершенно не готов, а сухое жилистое тело ударило не хуже пушечного ядра. Джильди отлетел назад, свалился лицом вниз и почувствовал, как что-то впивается ему в шею. Попытался перевернуться – неудачно. Воздуха не хватало, перед глазами плясали круги, его рвали чьи-то когти, затем раздался грохот, навалившаяся сверху тварь вздрогнула, а на шею Луиджи хлынуло что-то горячее. Капитан дернулся, пытаясь сбросить придавившее его тело. Ему помогли, Луиджи с трудом сел, поднял голову и увидел сначала валяющийся на полу пистолет, который еще дымился, потом талигойца.
Герцог присел на корточки и резко нагнул Луиджи голову; капитан вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от боли.
– Ничего страшного. Вам необходимо вымыться, переодеться и прижечь укусы, – объявил Алва, – для начала касерой. Прошу меня простить, я был вынужден пожертвовать вашим камзолом.
Луиджи тупо кивнул, тронул себя за шею, поднес пальцы к глазам. Руки дрожали, на них была кровь и еще что-то жирное и отвратительное. Мозги! Мозги набросившейся на него сумасшедшей. Но где остальные «пантеры»? Джильди попробовал вскочить, от резкого движения голова пошла кругом, он упал бы, не подхвати его порученец Ворона, как бишь его?
– Спасибо…
– Не стоит, – отчеканил парень, хотя лицо у бедняги было белее свинцовых белил.
– Герард, приведите капитана в порядок и ждите в саду, а сюда пригоните парочку стражников.
Луиджи хотел возразить, но голова вновь закружилась, он вцепился в плечо Герарда, и дальнейшее утонуло в каком-то тумане. Джильди не помнил, ни как они выбрались из дома, ни кто помог стащить испакощенный камзол. Кто-то лил воду, кто-то держал полотенце, кто-то прикладывал смоченные касерой тряпицы к шее и рукам. Затем Луиджи дали хлебнуть обжигающего пойла, и проклятая дрожь немного отступила. Капитан Джильди привык и к бурям, и к абордажам, но свихнувшаяся «пантера»…
Герард чуть ли не волоком дотащил его до подстриженной лужайки, окаймленной цветочным бордюром. Капитан Джильди сначала сел, потом лег, но лежать и смотреть в пустое небо было страшно, и он вновь сел. Герард примостился рядом. Парень молчал, глядя в сторону проклятой виллы. Мух по-прежнему не было, как и воробьев с голубями. За забором раздались звон, топот, грубый говор, вскоре стихшие, – прибывшие вошли в дом, затем послышались шаги, и Рокэ Алва бросился на траву рядом с Герардом.
– Кончено, – сообщил он, поймав взгляд Луиджи. – Зоя пропала, остальные рехнулись и забились в погреб. Насколько я понял, пленницы передумали на предмет своего пантерства и теперь считают себя крысами. Заодно со слугами и теньентом. Сейчас их выловят и отправят в приют умалишенных. Как вы?
– Жив, – руки Луиджи непроизвольно метнулись к шее, – я обязан вам жизнью. Опять…
– Сочтемся, – махнул рукой талигоец, срывая несколько бархатцев. Джильди, трусливо повернувшись спиной к заколачиваемой вилле, пересел поближе к мявшему резные листочки маршалу. Капитан любил запах бархатцев – горький, полынный, щемящий. Будь у неизбежности запах, она пахла бы именно так.
– Эта женщина… Она была помощницей Зои Гастаки.
– Может, и была, – глаза Рокэ не отрывались от рыжих лепестков, – но на вас напала крыса. Загнанная в угол крыса. Ваше счастье, что человеческие зубы не ахти какое оружие, а как пользоваться руками, она забыла.
– Крыса, – повторил Луиджи, – почему?..
Алва промолчал. Сзади быстро стучали молотки, обычных смешков и разговоров не было – мастерам не терпелось покончить с работой и уйти.
– Монсеньор… Монсеньор, я уже их видел.
Луиджи вздрогнул и уставился на заговорившего Герарда, словно на какое-то чудо.
