– Я выехал в… – как же в Бергмарке называют Золотую Ночь? – Меня проводила Осенняя Охота, барон. Я встретил ее в Алатских горах.
– И на рассвете она рассыпались желтыми листьями?
– Увы…
– Я и не думал, что вы назовете тех, кто вам помогал. Более того, не уверен, хочу ли я это знать.
Белокурый барон не верит в Осенних Всадников, и его можно понять. Робер и сам не верил в то, что с ним случилось.
– Другой истории вы не услышите.
– Таможенные посты и драгунские разъезды проявили беспечность, – белые зубы впились в мясо. На гербе Райнштайнеров красовался стоящий на камне лис, но Ойген был более крупным зверем, – но я не намерен исправлять все ошибки губернатора Сабве.
Здесь был бы уместен вопрос о том, что господин Райнштайнер намерен делать. Барон явно ждал вопроса, не дождался и усмехнулся тонкими розовыми губами.
– Я лично отвезу вас в Олларию, герцог. Я не могу доверить вашу безопасность никому, так как вы – очень заметная карта в начавшейся игре. Не удивлюсь, если некие силы, давайте называть их «зимними всадниками», – Райнштайнер с победным видом улыбнулся, – постараются нам помешать, но у них ничего не получится. Мы выедем завтра днем. Если дожди позволят переправиться через Данар, дорога займет у нас неделю. Если стихии не будут благоприятствовать нашему путешествию, я доставлю вас в безопасное место.
Яснее выразиться нельзя. В Эпинэ его убьют, но у Ойгена Райнштайнера особое мнение. Скорее всего, дожди помешают бергеру доставить пленника в Олларию, и ему придется дожидаться решения своей участи или в Бергмарке, или в Варасте. Райнштайнер никогда не пойдет на сделку с союзниками Хайнриха, кем бы они ни были, но Манрики и Колиньяры ему тоже не друзья. Робер поднял стакан.
– Благодарю вас за участие, барон, но я в самом деле устал. Вы не могли бы меня где-нибудь запереть? Я хотел бы выспаться перед новой дорогой.
– Разумеется. Комнаты готовы, вам будет предоставлено все необходимое.
– Смогу я попрощаться с матерью?
– Это зависит от воли врача и милости Создателя. Надеюсь, утром маркизе Эр-При станет лучше.
Когда Робер выходил, Ойген Райнштайнер невозмутимо кромсал ножом очередной кусок мяса.
Глава 11
Эпинэ
«Le Un des Bâtons & Le Huite des Êpêes & Le Cinq des Bâtons»
[78]
1
Высоченные волны одна за другой бросались на выраставшую из глубин башню и разбивали увенчанные пенными шлемами головы. Капли крови подхватывал ветер и уносил к низким стремительным облакам. Облака, камни и птицы, с резкими криками носящиеся над ревущим морем, были черными, небо и волны – темно-красными, как вино или кровь.
– Бессмысленно, – произнес усталый голос, – но стихии не имеют привычки думать.
Робер вздрогнул и оторвал взгляд от беснующегося моря. Рокэ Алва стоял рядом, тяжело навалившись на балюстраду. Герцог изменил своим родовым цветам, вырядившись в красное и черное. В закатном пламени синие глаза Ворона казались лиловыми, словно у изначальной твари.
– Рокэ! Во имя Астрапа, откуда?
– Зря вы сюда забрались, – Ворон откинул со лба влажную прядь. – Это неразумно. И невежливо… Надо уступать дорогу…
– Кому? – обиделся Иноходец. – Сударь, я не понимаю вас…
– Разумеется, – поморщился Алва, на шее герцога горели алые ройи.
– Эр Алва!
– Эр Эпинэ? – Герцог соизволил поднять свои диковатые глаза. Он был чем-то недоволен, а может, просто устал. В Сагранне Ворон казался старше, сейчас никто не дал бы ему больше тридцати. Странное дело, Робера не удивили ни появление Алвы, ни место, в котором они оба оказались, а только ройи, которые кэналлиец никогда не надевал.
– Вы больше не носите сапфиров?
– Нет.
Ворон Рокэ не горел желанием откровенничать с Иноходцем Эпинэ, а чего он, собственно говоря, ждал? Они стали врагами еще до рождения и умрут врагами, хотя это не их выбор, у них вообще не было выбора, все решили дед и соберано Алваро. И все-таки нужно остановиться самим и остановить других. Сколько можно убивать?!
– Я видел бирисские села после наводнения, эр маршал, – Леворукий, что он несет, он совсем не то хотел сказать…
– Как трогательно, – Ворон зло ухмыльнулся. – А я видел варастийские села после пожара. А пожары, как известно, следует тушить. Водой…
На горизонте за спиной кэналлийца поднялась волна невиданной высоты, ее гребень сверкал так, что Роберу показалось: на них мчится ледяное поле. Чудовищный вал рвался к полыхающим облакам. Устоит ли башня и на этот раз? И на этот? Почему он так подумал, он же здесь впервые?..
– Рокэ! Волна!!!
Алва обернулся, но как-то медленно. На красивом лице читалась досада.
– Эпинэ, я был бы вам весьма признателен, если бы вы предоставили мне любоваться закатом в одиночестве.
Кэналлийскому Ворону никто не нужен, ну и пусть его.
– Не смею вам мешать.
– Прощайте, герцог.
Тучи расступились, словно рассеченные гигантским клинком, в образовавшуюся прореху хлынули острые лучи. Ослепленный Иноходец заморгал, как вытащенная из дупла сова, и опустил глаза. Его сапоги были в крови, как и каменные плиты. Кровь или вода, которую закат сделал алой? Герцог Эпинэ нагнулся, коснулся мокрой плиты, поднес руку к лицу. Такой знакомый солоноватый запах… Все-таки кровь.
– Рокэ, вы ранены?
– Не ваше дело!
Как же он сразу не заметил! Одежда насквозь промокла, но красный бархат скрывает кровь… Если Ворона не перевязать, причем немедленно, он истечет кровью. Придется рвать рубашку, другого выхода нет…
– Робер, – окровавленная рука схватила его за плечо, – мальчик мой, проснись…
Альбин!.. Снова сон, и какой… неприятный.
– Робер, тебе нужно бежать, Амалия все устроила.
– Бежать? – Голова была тяжелая, словно с похмелья, перед глазами все еще метались кровавые волны.
– Что с… – Робер замялся, но он говорил с Альбином, и Иноходец выдавил из себя лицемерное: – Что с матушкой?
– Мне очень жаль…
Все понятно. Матери у него больше нет, у него вообще нет ничего, кроме жизни, которая ему не очень-то и нужна. Он спал, а она в это время умирала… Как он мог уснуть?
Робер не закричал и не упал в обморок, а молиться он толком никогда не умел. Дядюшка горестно вздохнул и часто-часто заморгал. Свечка в его руке дрожала, в бывшей отцовской спальне было прохладно, но лицо Альбина блестело от пота. Несчастный человек… Хотя почему несчастный? Спокойная жизнь, прорва детей, от него ничего не зависит, он никому не мешает…
